География История Экономика Образование Культура Личности

Церковь во имя Казанской Божьей Матери


Недалеко от Троицкого собора, в северо-восточной части Гостиной (ныне Музейной) площади, в окружении небольших, приземистых домишек стояла в Саратове церковь во имя Казанской Божьей матери. Одна из многих в губернском городе, архитектурными особенностями не примечательная, она тем не менее служила предметом гордости прихожан. Старожилы утверждали, что Казанская церковь - древнейшая, когда город "переезжал" с левого берега на правый, ее, тогда еще деревянную, разобрали и перенесли на новое место.

Непростая судьба выпала на долю города и его старейшего храма. Не раз полыхали пожары в Саратове, не раз горела и церковь. Но утихал огонь, и ее отстраивали заново. В итоге от старой кирпичной кладки к концу XIX столетия почти ничего не осталось, поэтому церковь имела, как выразился один из местных бытописателей, "по своей фигуре дух новейшего зодчества".

На углу подворья, которое выходило на Гостиную площадь, купец А. Рыбакин исходатайствовал разрешение на сооружение торговых лавок с часовней. Проект был составлен, но в Петербурге “по неблаговидности фасада” был признан неудовлетворительным. Выполненный в столице архитектором Д.Е. Ефимовым новый проект “на постройку каменной часовни с лавками при церкви во имя Казанской Божьей Матери” был утвержден 13 мая 1848 года и вскоре осуществлен. Церковь до наших дней не достояла, сохранились только несколько фотографических карточек с ее изображением. А ведь именно в ее стенах на заре XX века разыгралась одна удивительная история, которая произошла с тремя молодыми талантливыми художниками. В ту пору их имена еще мало кому были известны, а сегодня каждый любитель живописи знаком с творчеством Павла Кузнецова, Петра Уткина и Кузьмы Петрова-Водкина.

Три товарища получили неожиданный заказ - сделать роспись церкви Казанской Божьей матери. Петров-Водкин вспоминает в автобиографической повести "Пространство Эвклида": "Взялись мы за дело рьяно, с юношескою развязностью объявили войну всему захолустному убожеству. Слетелись мы в нижневолжскую столицу победителями заранее над дурным вкусом и над рутиною". Однако не только молодость и присущий ей задор способствовали взлету творческой фантазии будущих мастеров советской живописи. "Это было время, - подчеркивает в книге Кузьма Сергеевич, - когда Васнецов прогремел своими композициями Владимирского собора в Киеве. Его модернизированный византизм вызвал уже подражания в среде росписчиков". В росписи киевского собора принимали участие такие известные мастера, как М. Нестеров, М. Врубель, и наши земляки, конечно же, стремились не отстать от своих старших коллег, а может быть, и посостязаться с ними.

Четыре главные росписи назывались "Евангелисты", "Нагорная проповедь", "Укрощение бури" и "Христос и грешница". Первые две написал Петров-Водкин, третью - Уткин, последнюю - Кузнецов. Молодые живописцы стремились создать подлинно художественные, поэтические произведения, не жалели для этого времени и сил. Они работали с огромным увлечением, сделали оригинальные, незаимствованные композиции и… проиграли сражение.

Чтобы рисовать без помех, избавиться от назойливых советов, они поставили непременное условие и строго следовали ему: во время работы никто не имел права входить в предел. Но еще не были положены последние мазки, а по Саратову уже стали расходиться слухи "о поругании пречистых икон" московскими еретиками. "Епархия заволновалась, - читаем у Петрова-Водкина. - Кафедральный епископ резко заявил нашему представителю о недопустимости нашей живописи в храме и назвал более определенное место, где можно было бы видеть "Христа и грешницу" Кузнецова".

Тем временем дело было направлено в суд, исход которого мало у кого вызывал сомнения. Но художники не сложили оружия. П. Уткин 25 октября 1902 года публикует письмо в газете "Саратовский дневник". Он пишет откровенно, искренне, хотя и понимает, что среди читателей найдутся желающие переиначить его слова и даже поглумиться над ними: "Я и мои товарищи... писали... не ради заработка, не из-за денег, а ради искусства, которому себя посвятили... Все то, что мы любили целое лето, над чем работали и часть осени, желая сделать не шаблонно-ремесленно, по желанию некоторых решено закрасить... Нас не только печалит то обстоятельство, что наши картины будут закрашены и заменены живописью другой, более доступной пониманию, но нас глубоко огорчает, что мы не поняли наших заказчиков и ошиблись в их художественном вкусе".

Работу Кузнецова "Христос и грешница" Петров-Водкин назвал "самой поэтической композицией" и подчеркнул, что она "пользовалась... особой симпатией" В.Э. Борисова-Мусатова, который не раз наведывался в церковь, чтобы посмотреть, как идут у художников дела. А вот что написано о "Христосе и грешнице" в "Саратовском листке": "Здесь уже не импрессионизм, не decadence, а форменный атавизм. Словом - какая-то "неразбериха": не то перед вами человек, не то глыба; не то испанцы, не то - махровый мак в цвету; какие-то люди с гусиными шеями..."

В конце статьи этот, по выражению Петрова-Водкина, "газетный писака" обращается к молодым живописцам: "Эх, господа! Несли бы вы свое излюбленное искусство на выставки московского товарищества художников, где, может быть, вас и оценили бы наравне с московскими красочными психопатами..."

Через несколько дней, 21 ноября, на страницах того же "Саратовского листка" за подписью Икс (псевдоним одного из издателей газеты И.П. Горизонтова) появляется "маленький фельетон" довольно внушительных размеров: "Еще о стенной живописи в Казанской церкви". Автор его также пришел в ужас от росписи, но решил свою точку зрения подкрепить, так сказать, гласом народным. Он излагает оценку... церковного сторожа, предлагая читателям не улыбаться, ибо тот "не свои суждения высказывал, а общие отзывы, впечатления и суждения массы лиц".

Так в городе создавалось "общественное мнение" вокруг росписи летнего придела Казанского храма. С одной стороны, испуганно шептались "богомолки-старушки", да "в соседней богадельне", вспоминал впоследствии Петров-Водкин, поносили московских еретиков. С другой - интеллигентные, вроде бы понимающие искусство люди в том же духе высказывались со страниц "Саратовского листка".

Проходит несколько лет, а суд еще не объявляет своего последнего слова. Нравственная атмосфера в Саратове, увы, не меняется к лучшему. Епархию уже возглавил преосвященный Гермоген, под надежным крылом которого вскоре войдет в силу один из вдохновителей "Союза русского народа" царицынский иеромонах Илиодор. Все новое в искусстве по-прежнему вызывает резкое неприятие у тех, кто травил Уткина, Петрова-Водкина и Кузнецова. Травля продолжается при каждом удобном случае.

Помочь трем товарищам пытался В.Э. Борисов-Мусатов, поднявший, как утверждает в "Пространстве Эвклида" Петров-Водкин, газетную кампанию в Москве. В Государственном Русском музее имеется недатированный черновик письма Виктора Эльпидифоровича будущей жене Е.В. Александровой. Черновик написан торопливо, не все знаки препинания поставлены, некоторые слова трудно разобрать. Автор его был явно взволнован, рассказывая о неудачных попытках уберечь от уничтожения яркие произведения: "Хотел видеть архиерея, чтобы поговорить с ним серьезно об искусстве вообще. Но здешний архиерей - тот же китайский богдыхан, очам смертных недоступен. Ловил его на вокзале и видел только толпу не то попов, не то жандармов. Ох, батюшки, как я ненавижу попов. Понимаете ли, расписали три художника Уткин, Кузнецов (о котором я Вам рассказывал) и Водкин здесь церковь. Все они ученики московской школы, люди очень талантливые, работали целое лето ради искусства - не награды. Легкомысленно вообразили, что живут они в эпоху Возрождения, и написали в соответствии и эскизы. Вещи страшно талантливы и художественно оригинальны... Теперь попам и сапожникам прихожанам эта живопись пришлась не по вкусу, и решили с помощью маляров ее закрасить келейным образом, чтобы грозное око владыки не добралось до этих кощунственных изображений. Теперь архиерей уехал и... полный произвол. Как же мне не беситься? Хоть бы Вы мне написали что-нибудь сердечное. Что молчите на предыдущее мое письмо?"

Заступничество не помогло. Решение суда гласило: нарушить контракт с московскими художниками, а роспись, сделанную ими, уничтожить.

Люди не пощадили не только росписи церкви Казанской Божьей матери, но и саму церковь. Лишь чудом сохранившееся здание бывшей часовни, выделяющееся в ансамбле Музейной площади шатром-шлемом зеленого цвета, напоминает горожанам о некогда стоявшем на этом месте первом храме Саратова...

Использованные материалы:
- Азеф В. Как "еретикам" в Саратове не повезло. - Годы и люди. Вып.4 - Саратов: Приволжское книжное издательство, 1989.
- Максимов Е. Музейная площадь. - Памятники Отечества: Сердце Поволжья. - М.: Памятники Отечества, 1998.