Пугачевский район

Пугачевский район расположен в северной части Левобережья. Площадь 3,8 тыс. кв. км. Население - 67,5 тысячи человек, в том числе в г. Пугачеве - 41,9 тысячи, 63 села.

Район расположен на Сыртовой равнине, в степной зоне. Украшение района - живописная река Большой Иргиз с покрытыми лесом берегами.

Пугачевский район всегда был и остаётся житницей Саратовского края. В районе 23 сельскохозяйственных предприятия, 280 фермерских хозяйств, за ними закреплено 27,1 тыс. га земли. В отрасли занято 5800 человек. В Пугачёве работают 20 промышленных предприятий, 7 из них заняты переработкой сельскохозяйственной продукции. К наиболее значительным предприятиям можно отнести Пугачёвское НГДУ, ОАО “Мукомольный завод”, филиал “Пугачёвский” ОАО “Ликсар”, ОАО “Пугачёвхлеб”, АО “Молоко”, завод по переработке нерудных строительных материалов, дробильно-сортировочный завод, 3 каменных карьера. В настоящее время особое внимание уделяется завершению газификации района. За 1995-1999 г. было построено 161 км межпоселковых и 47 км внутрипоселковых газопроводов.

В Пугачёвском районе 55 школ, профессионально-техническое училище, гидромелиоративный техникум, при котором открыт филиал юридического института (заочная форма обучения). Медицинское обслуживание населения района осуществляется центральной районной больницей на 675 коек, 4 участковыми больницами и 48 фельдшерско-акушерскими пунктами. В районе расположен известный пансионат "Пугачевский" для больных с функциональным расстройством нервной системы.

Действуют 2 детские школы искусств, 2 музея.

Достопримечательность г. Пугачева - Воскресенский собор (1899 г.). Краеведческий музей.

Здешние места связны с крестьянским движением Емельяна Пугачева, в гражданскую войну - с В.И. Чапаевым (Дом-музей В.И. Чапаева в г. Пугачеве) и И.С. Кутяковым. Уроженец района летчик И.В. Доронин среди первых в стране получил звание Героя Советского Союза (1934 г.) за спасение челюскинцев. Уроженец города - писатель А.Н. Толстой.

Название районного центра - Пугачев - сразу заставляет вспомнить о широкой степной вольнице, о грозном предводителе крупнейшего на Руси крестьянского восстания. Дать новое имя захолустному уездному городку, пребывавшему тогда в Самарской губернии, предложил легендарный Чапаев. Он формировал свои красные полки именно там, где когда-то собирались под знамя Пугачева вооруженные отряды бунтовщиков. Один из первых советских опытов по изменению надписей на географической карте был в какой-то мере оправданным. Прежнее имя городка - Николаевск, данное слободе Мечетной в 1835 году по императорскому указу, до революции встречалось и в других губерниях.

Вначале царствования Екатерины Великой тысячи раскольников, около ста лет спасавшихся от гонений за веру в Польше, потоком двинулись в Нижнее Поволжье. Императорским указом им было разрешено беспрепятственно селиться на свободных землях. Помыслы Екатерины были государственными - как можно быстрее заселить подданными беспредельные заволжские просторы, нуждавшиеся в защите от набегов кочевых народов, и сделать их житницей России. Сначала старообрядцы основали скиты на левом притоке Волги Большом Иргизе. Впоследствии скиты превратились в крупные раскольничьи монастыри, которые стали духовным центром старообрядцев так называемого беглопоповского согласия.

Иргиз ими был выбран не случайно. Богатые леса вдоль него издревле привлекали внимание кочевников как удобное место для стоянок и временных жилищ. Потом здесь жили татары. А еще позже - в XVII-первой половине XVIII века - разбойники, скрывавшиеся от гнева государства и частенько совершавшие набеги на волжские торговые караваны, благо Иргиз впадал в Волгу, и добраться до разбойничьей кормилицы не составляло труда. Особенно прославились иргизские атаманы Треня Ус и Максим Дутая Нога. Так что раскольники поселились на местах, можно сказать, обжитых. В этом глухом краю непримиримые к официальным церковным властям ревнители древнего благочестия первое время ощущали себя полными хозяевами.

Первым раскольником, облюбовавшим уединенное место недалеко от села Криволучье, стал монах Аврамий. По одним сведениям, он был родом из простых крестьян Казанской губернии, по другим - самарский казак, бежавший на Ветку (центр старообрядчества до 60-х годов XVIII века: тогда - территория Польши, теперь - Беларуси), а после Указа Екатерины II 1762 года пришедший на Иргиз вместе с двенадцатью товарищами. К тому времени по берегам этой извилистой и по весне полноводной реки уже успели расселиться немногочисленные группы старообрядцев. Авраамий занял в тридцати верстах от Волги так называемый Медвежий Гай - образованный Иргизом и Монастырским озером возвышенный полуостров, покрытый густым дубовым, вязовым и осокоревым лесом. Иноки жили в землянках, вырытых на скорую руку в лесной глуши, вели строгую аскетическую жизнь, чем снискали почтенное уважение окрестных раскольников. Миряне приходили в Аврамиев скит к старцу за поучением и объяснением правил отшельнической жизни, а некоторые просили, чтобы он или окрестил младенца, или благословил молодых, или совершил еще какой-либо присущий староверам духовный обряд.

Людей хаживало сюда немало, и поэтому иноки решили построить церковь. Аврамий не дожил до окончания строительства. Храм был воздвигнут его преемником - старцем Адрианом, а освящен при другом настоятеле монастырской обители - иноке Прохоре - 15 августа 1787 года. Иконы для церкви писал в Твери уважаемый раскольниками иконописец Иван Пешехонов. Это была не первая старообрядческая церковь на Иргизе. За несколько лет до нее монах Сергий (в прошлом сын московского купца Симон Петров Юршев) построил храм в Исакиевском ските (впоследствии - Верхне-Успенский монастырь), основанном недалеко от слободы Мечетной (ныне - Пугачев), примерно в то же время, что и Аврамиев. Сергий был самым даровитым монахом среди раскольников и имел огромное влияние на все иргизские монастыри. Став во главе Верхне-Преображенского монастыря, Сергий соединил Иргиз с другими центрами старообрядчества: Москвой, Сибирью, Поморьем, Уралом. Его называли “строителем”, потому что благодаря его активной деятельности монастыри сделались крупным центром раскола, а участие Сергия в Московском соборе 1779-1780 годов еще более упрочило их положение. При “строителе” в иргизских монастырях установился определенный внутренний порядок, и утвердились законы монастырского общежития.

Однако к концу XVIII века в монастырях стали поговаривать о единоверии, проще говоря, слиянии старообрядчества с православием. И проповедником этих настроений, как ни странно, стал сам Сергий. Против него выступил настоятель Нижне-Воскресенского монастыря Прохор. “Свалить” Сергия ему не составило труда. Сергий потерял свою власть, принял единоверие и удалился из “раскольничьего гнезда”, а Прохор занял над монастырями верховное положение. Начало его деятельности, как главы, совпало с восхождением на престол Павла I, который лично был благорасположен к Прохору. Рассказывали, что последний был сыном богатого Вольского купца, обладал значительными богатствами и якобы нередко ссужал деньгами наследника престола, который получал от своей матушки-императрицы очень незначительное содержание. Павел, став императором, не мог не отблагодарить своего бескорыстного кредитора.

Впрочем, загадочная личность Прохора порождала среди раскольников и много других слухов. Одни говорили, что он был сыном не простого купца, а грузинского царя, другие уверяли, что он сын самой Екатерины II. А по поводу его появления в Аврамиевом скиту и вовсе ходила целая легенда. Якобы однажды богатый саратовский купец Калмыков, имевший большие обороты хлебом по разным местам России, отправил со своим сыном Петром большой караван с хлебом на Урал. Недалеко от Урала на калмыковский обоз напала какая-то кочевая орда, отбив весь хлеб и умертвив купеческого сына. Но в скором времени после распространившегося слуха о смерти Петра, в Саратов к самому Калмыкову явился какой-то человек и объявил себя его сыном, которого, по разговорам, убили: мол, на самом деле его взяли в плен бухарцы, и он бежал при первой же возможности. Затем он выпросил у своего мнимого отца разрешение на пострижение в монашество, ссылаясь на то, что еще в плену дал себе клятвенный обет, что в случае избавления и сохранения жизни примет монашество. После этого Петр отправился на Иргиз, остановился в Аврамиевом скиту и здесь постригся под именем Прохора. В действительности время появления Прохора в скиту неизвестно. Несомненно только то, что в 1787-1788 годах он уже был настоятелем Аврамиева скита, участвовал здесь при освящении Воскресенской церкви, построенной, по предположению, на средства, полученные Прохором от отца.

Ну, а благорасположение Павла I проявилось в том, что в 1797 году он отправил в иргизские монастыри своего ближайшего вельможу, действительного статского советника Рунича, в качестве посла. Благодарные монахи послали императору письмо-заверение в верноподданичестве его величеству. А вскоре последовал Высочайший указ, освобождающий иргизских монахов от рекрутской повинности. Тем самым беглому монашеству на Иргизе была оказана правительственная поддержка.

Чуть позже Прохор добился того, что земли, занятые монастырями, были выделены в особую часть при начатом генеральном размежевании земель в Саратовской губернии и отданы монастырям в вечное владение. Это распоряжение после смерти Павла подтвердил и Александр I. Это указание было важно для всего раскола не только из материальных выгод, но и в нравственном смысле как признание за иргизскими монастырями такого же права на существование, какое имели монастыри никонианские. После этого наступила пора самого блестящего процветания раскольничьего Иргиза. Всего монастырей было пять: два мужских и два женских - вокруг слободы Мечетной и у озера Калач, и один - мужской, Нижне-Воскресенский - у Криволучья и озера Монастырское.

Внешний вид монастырей, большей частью, представлял форму правильного четырехугольника. Вокруг него обыкновенно строился довольно высокий деревянный забор или стена с каменными столбами. В центре возводили церковь или часовню, а вокруг них с трех, а то и с четырех сторон правильными рядами шли кельи в два или три порядка.

В церкви было много икон древнего письма, относящихся к XIII-XVI векам. Большинство из них было либо унизано жемчугом, либо покрыто серебряными вызолоченными ризами. Немало имелось и других драгоценностей. Чего стоило хотя бы медное, но густо высеребренное шестиярусное паникадило с 54 подсвечниками и общим весом 18 пудов, висевшее посреди церкви Нижне-Воскресенского монастыря.

Иргиз быстро стал для раскольников такой же святыней, как Афон для православных. Сюда, в “Царство иноков”, по выражению раскольников, шли и шли паломники, чтобы не только насладиться благолепием храмов, но и послушать ангелоподобное пение. Здесь же, как на месте, указанном сами Богом, по уверению иргизских монахов, хранились нетленные мощи святых отцов Исакия и Асафа, от которых больные получали исцеление. Но что особенно было важно для старообрядцев, так это то, что на Иргизе, даже в самое трудное для раскола время, никогда не оскудевало “священство”: отовсюду сюда стекались беглые православные священники. Однако бурный расцвет иргизских монастырей способствовал их не менее бурному падению.

В первые годы своего развития Иргиз был символом аскетизма, благочестия и истинной веры. Но со временем монахи, избалованные вниманием царей и богатых купцов-старообрядцев, перестали придерживаться богоугодных принципов. В монастыри принимали всех без разбора. Здесь никого не интересовало твое прошлое, никто не спрашивал никаких документов. Назовись Адрианом - так оно и будет; хочешь быть Феодором - пожалуйста. Так что если нужно было скрыться от закона, прямая дорога - в монастыри. Места глухие, от властей далеко, представители закона заглядывали очень редко. Благодаря обширным связям и большим богатствам иргизские монастыри всегда имели возможность отстранить от себя случаи полицейских набегов или могли содержать контрполицию иногда даже в самой полиции. Застать врасплох тех, кто незаконно проживал в монастырях, было практически невозможно. Под кельями обычно устраивались помещения с подземными галереями, которые вели далеко за монастырскую ограду, в чащу леса. А там их ждали потаенные места на монастырских хуторах, пчельниках, мельницах, скотных дворах.

Особенно с распростертыми объятиями здесь принимались беглые православные священники. Снисхождение к ним доводилось до полного послабления, и потому в монастыри удавалось иногда поступать в качестве попов и дьяконов либо расстригам, либо совершенным самозванцам, никогда не имевшим священнического сана. А причина бегства тех, у кого он все-таки был, вообще никого не интересовала. Хотя кое-кто из них “прославился” или своим корыстолюбием, или нетрезвой жизнью и распутным поведением, что делало этих священников нетерпимыми в их православных приходах. Словом, выбирать не приходилось, потому что потребность в священниках была очень велика ввиду многочисленности монастырских жителей и громадного количества окрестных раскольников, принадлежащих к их согласию и обращавшихся к ним по случаю разного рода церковных требоисправлений.

Духовенство, кстати, даже к братии монастырей не относилось. Они редко жили со своими семействами в самом монастыре. Их размещали вне обители, обеспечивая помещением, дровами, хлебом и другими предметами первой необходимости, оплачивая по два рубля за каждую отслуженную литургию и отдавая им третью часть доходов от других церковных служб. Это ощущение полной своей безнаказанности и попустительства со стороны монастырского руководства привело к тому, что многие монахи стали грешить напропалую. Иргизский старожил в своих “домашних записках” замечал: “За Волгой для кузнецов недоставало углей на ковку цепей, в которые заковывали нетрезвых и буйных иноков и попов, а в кабаках - вина по причине сластолюбия наших скитников, кои подражая в сластолюбии мусульманам относительно их гаремов, подобно им, и свою религиозность соблюдали”.

Способствовало распространению разврата и соседство мужских и женских монастырей. Настоятель Средне-Никольского монастыря иеромонах Арсений писал: “Незаконные связи монахов с монахинями и всегдашнее их вместе пребывание не поставляли в зазорную жизнь; всякие праздники монахини и послушницы бывают в мужском монастыре под предлогом богомолья. И позволяют себе ночевать в кельях общих с монахами, а клирошанки - у клиросских и угощались пьянством в непомерной степени, а потом монахи с клиросскими, наоборот, в женском монастыре без всякого зазора и днем и ночью. Многие монахи были женаты и имели своих жен в монастырях”.

А монахи Нижне-Воскресенского (Криволучского) монастыря ходили в соседние раскольничьи поселения, так как женского монастыря поблизости не было. Быстрое и легкое обогащение монастырей привело к тому, что всякий труд в них перестал пользоваться уважением. Несмотря на то, что у монастырей были свои пчельники и большие сады, да и продуктовых подношений собиралось немало, монахи питались скудно. Это привело к тому, что у большинства монастырских жителей появилось собственное, отдельное от монастыря хозяйство, и в выходные и праздничные дни на территории монастырей устраивалось что-то напоминающее базар, где продавались такие запрещенные предметы и продукты, как чай, сахар и самовары. Некоторые монахи даже держали табак.

Однако беспутство, невоздержание и несоблюдение законов монашества не ухудшили отношение окрестных жителей к монастырям. Последние по-прежнему оставались религиозной святыней, посещение которой считалось для многих священной обязанностью. Но правительство думало совсем по-другому, и в конце 20-х годов прошлого столетия был поставлен вопрос о присоединении монастырей к православной церкви на началах единоверия.

В окружении пяти раскольничьих монастырей росла и богатела слобода Мечетная, основанная старообрядцами в 1763 году. Первый Указной лист был выдан Саратовской воеводской канцелярией на несколько переселенцев, среди которых упоминаются фамилии Зобов, Косов, Захаров, Капустин, Зайцев. (Эти фамилии и теперь распространены в Пугачеве.) Существует предание, что первые жители слободы еще застали здесь развалины золотоордынской мечети, что и послужило поводом к наименованию слободы Мечетной. Слобода в ту пору представляла собой одну улицу. По переписи 1765 года в ней числилось 264 души мужского пола. Постепенно Мечетная слобода росла. Выделились богатые семьи, которые вели хлебную торговлю.

Первым, кто всерьез занялся Иргизом, стал саратовский губернатор князь Голицын. В 1828 году он со свитой отправился с инспекцией по монастырям. Самой ближней была Нижне-Воскресенская обитель. В ней-то губернатор и сделал остановку. Он объявил инокам высочайшую волю императора о присоединении старообрядческих монастырей к единоверию. Как ни хотелось монахам ослушаться, они были буквально приперты к стенке. Нижне-воскресенцы прекрасно понимали, что властям достать до них легче легкого, потому что их монастырь был ближе остальных. И им пришлось согласиться с “предложением” князя Голицына и подписать необходимые бумаги. Тем самым они навлекли на себя гнев других монастырей и старообрядцев соседних поселений. Как писал впоследствии Голицын, “в стекшемся народе из соседственных селений, Мечетного и Криволучья, приметен был дух беспокойства и даже буйства, по случаю тому, что им было известно соглашение иргизских настоятелей к принятию единоверческой церкви”.

Особенно активными были крестьяне села Криволучье Починков и Демихин, у которых тайно собирались сходки для того, чтобы возмутить других удельных крестьян. Но все старания сохранить веру были напрасны. Чтобы окончательно добить в иргизской коммуне всякую возможность снова подняться на ноги, велено было всю молодежь, годную к военной службе, отдать в солдаты, негодных сослать на поселение, а мальчиков записать в военные кантонисты (“солдатские сыновья”).

На Иргиз был командирован чиновник особых поручений Полонский, который должен был оформить передачу монастырей в ведомство губернского начальства, что и сделали за один месяц. Однако окончательное уничтожение иргизских монастырей произошло позже. Старообрядцы сопротивлялись как могли. В народе появились фальшивые указы о дозволении строительства раскольничьих часовен и беспрепятственного отправления в них богослужений по старой вере. На этом указе раскольники построили целую систему пропаганды и противодействия миссионерам - проповедникам православия и единоверия. Пропагандистов секли розгами, сажали в острог, ссылали, но вместо них появлялись новые, и Поволжье бурлило непереставаемыми смутами.

С помощью военной силы губернатор Голицын сумел обратить часть иргизских старообрядцев в единоверие. Однако монахинь убедить не удалось, и женские монастыри были разогнаны.

Мечетная слобода была переименована в город Николаевск, который в 1835 году, получив новый статус, стал уездным центром. Николаевск являлся административным центром обширного уезда, включавшего в себя, пожалуй, всё Заволжье. По размерам Николаевский уезд занимал второе место по Самарской губернии, к которой он стал относиться с 1850 года. В подчинении Николаевска оказалась крупная торговая слобода Балаково и главная немецкая колония на Волге - Екатериненштадт. Жители Николаевска занимались в основном переработкой сельскохозяйственной продукции. Росло купеческое сословие. В 1865 году было выдано 237 торговых свидетельств купцам 2-й гильдии.

В марте 1837 года эстафеты принесли саратовскому губернатору известие, что 27 тысяч раскольников готовятся к бунту. Из Петербурга пришла бумага “действовать силой с употреблением воинских команд”. В Николаев (Пугачев) прибыли две артиллерийские команды из Хвалынска и Вольска и две вооруженные роты местных войск из Саратова. Оттуда вся эта армия отправилась в Верхне-Преображенский монастырь. Там их встретило около 20 тысяч женщин и детей. Сами иноки отсиживались в монастырях. Вместо пуль на собравшихся пустили воду из пожарных труб. Все смешалось. Старообрядцы обратились в бегство. Сопротивляться решились немногие. Наиболее упорных, более 1700 человек, связали и отвезли в Николаев. За несколько часов все было кончено. Раскольники вынуждены были покориться.

Но и этот погром не стал решающим. Верхние иргизские, мужской и женский, монастыри просуществовали как старообрядческие еще четыре года. “Солнце православия” закатилось 28 мая 1841 года, когда очередной саратовский губернатор Фадеев, войдя в монастыри вместе с чиновниками и войсками якобы для переговоров, обманом завел всех иноков в церковь и объявил их единоверцами. А чтобы старообрядческая святыня потеряла всю свою прежнюю святость, саратовский архимандрит Платон на глазах изумленных раскольников окропил церковь святой водой.

29 декабря 1882 года в Николаевске родился будущий писатель Алексей Николаевич Толстой. Сохранилась запись в метрической книге Николаевского Иоанно-Предтеченского собора, где законными родителями младенца названы гвардии поручик Николай Александрович Толстой и его супруга Александра Леонтьевна. Однако мать Алексея Николаевича ушла еще до его рождения от мужа и вторично вышла замуж за мелкопоместного помещика А.А. Бострома. “Мой отчим, Алексей Аполлонович Бостром, был в то время членом земской управы в г. Николаевске, - писал А.Н.Толстой в краткой автобиографии. - Он не мог ужиться со степными помещиками в Николаевске, не был переизбран в Управу и вернулся с моей матерью и мной (двухлетним ребенком) на свой хутор в Сосновку. Там прошло мое детство”. Родным местам А.Н. Толстой посвятил десятки произведений: цикл рассказов “Заволжье”, романы “Чудаки”, “Хромой барин”, рассказ “Родные места”, повесть “Детство Никиты”, которые принесли ему литературную известность.

До конца прошлого века застройка Николаевска оставалась деревянной. После пожара 1897 года была разработана четкая прямоугольная сеть широких, похожих на проспекты улиц. Стали строиться кирпичные особняки, присутственные места, водонапорная башня.

Почетный гражданин города купец С.О. Локтев более двадцати лет был церковным старостой Иоанно-Предтеченского собора, председателем попечительства и городским головой. Его попечением на базарной площади Николаевска по проекту саратовского архитектора А.М. Салько в 1899 году был возведен величественный каменный пятиглавый собор с отдельной трехъярусной колокольней и двумя часовнями на углах. Этот собор господствует над городской застройкой, которая состоит в основном из двухэтажных каменных домов. Среди прочих сооружений выделяются здание городской управы с ажурными чугунными навесами, краснокирпичное здание городской гимназии и несколько затейливых купеческих особняков в стиле модерн. И, конечно, украшением города по сей день является построенный перед первой мировой войной Торговый дом братьев Шмидт.

В начале XX века Николаевск был степным, захолустным уездным городком, но славился хорошей пшеницей, торгуя которой богатели местные купцы. В 1910 году здесь была основана хлебная биржа, через которую организованно велась торговля хлебом. В том году железнодорожная станция Николаевска отправила 4764 тыс. пудов хлебных грузов, преимущественно пшеницы. Кроме этого, около миллиона пудов хлеба ушло отсюда гужом в Балаково. Слава николаевской пшеницы упрочилась. Недаром и герб Николаевска, утверждённый в 1910 году, изображает два перекрещенных зеленых снопа пшеницы, перевитых красной лентой. Зеленых, что можно понимать как надежду на обильный урожай. А пшеница - главное богатство прииргизских земель.

Пугачёв сегодня - это город с населением более 42 тыс. человек.

Использованные материалы:

- География Саратовской области. Саратов, 1997.

- Два века губернии. Саратовский край - из прошлого в настоящее. Саратов, 1997.

- Живописная губерния. Саратов, 2000.

- Преображенский Ю.В. Город Пугачев. Саратов, 1989.

- Саратовской губернии черты. Саратов, 1997.