 |
|||||
 |
 |
 |
 |
 |
 |
Восстание декабристов
Восстание 14 декабря 1825 г., первое вооруженное выступление против самодержавия, по праву считается самым крупным событием политической и общественной истории России первой трети XIX столетия. Декабристское движение стало исходным пунктом русского революционного движения в целом. Настойчивые стремления правительства Николая I замолчать или всячески извратить подлинные цели и намерения декабристов не привели к желаемому результату. Ощущение значительности происшедшего сразу же охватило русское общество.
Имена людей, вступивших в ряды этой "первой фаланги русского освобождения" (Герцен), были у всех на устах. Многие из декабристов принадлежали к известным семействам, знатным дворянским фамилиям, принесшим еще недавно - в 1812-1814 гг. - военную славу России. Очевидцы событий на Сенатской площади, свидетели казни на кронверке Петропавловской крепости, друзья и знакомые ссылаемых в каторжные работы так или иначе стали передатчиками определенной информации широким кругам передового русского общества. Народная молва о декабристах разошлась не только по столицам, но и на периферию, в окраинные губернии государства. Так, с первых же последекабрьских дней сведения о событиях распространялись вопреки правительственным усилиям по двум каналам: официальному и негласному. Не была в этом отношении исключением и Саратовская губерния.
Первоначально официальная версия о декабрьских событиях поступила в Саратов из опубликованных правительственных манифестов, указов, донесений Верховного уголовного суда, о чем свидетельствуют дневниковые записи местного священника Н.Г. Скопина: "1826 г. Месяцы январь-февраль. Служение в первый день было обыкновенное. Губернатор и вице-губернатор были в соборе. Нового только то, что сделался было в Петербурге бунт при присяге Николаю Павловичу. Но скоро усмирен. И Милорадович, военный губернатор, убит выстрелом из пистолета". Нарочито спокойная констатация факта восстания в "Дневнике происшествий" отнюдь не снижает значимости и тревожности этого происшествия для правительства.
Просвещенная часть общества Саратова осознавала незаурядность события 14 декабря, считая его важной вехой в политической жизни страны. Так, в государственном архиве Саратовской области сохранился тщательно подобранный свод всех официальных сообщений, связанных с делом декабристов, принадлежавший саратовскому помещику А. М. Устинову. В его личном архивном фонде сохранилось характерное для той поры требование подписки о не принадлежности к тайному обществу.
Реакция просвещенной части саратовского дворянства на декабрьское происшествие прояснится после установления родственных и дружеских связей декабристов с нашим краем. Однако интересные сведения имеются и об отголосках декабристского движения в гораздо более широких слоях местного общества и в самой народной массе. Так, еще в 1812 г. был распространен слух о том, что Константин Павлович воюет против государя императора и что "будто бы будет всем помещичьим крестьянам вольность, а всех господ рубить и вешать". За распространение этих слухов саратовский крестьянин Егор Иванов был наказан кнутом и сослан на каторжные работы в Сибирь.
Таким образом, "константиновская легенда", ставшая, как известно, одним из двигателей мятежного настроения солдатских и народных масс в день 14 декабря, имела в нашем крае давние корни. Она не только передавалась из уст в уста, но и не замедлила ожить и "персонифицироваться" в 1827 г. по горячим следам декабристских событий. Слухи о восстании декабристов воскресили на саратовской земле "константиновскую легенду" и привели к открытому возмущению крестьян села Романовки Балашовского уезда.
В своем исследовании "Политические движения русского народа" Д. Л. Мордовцев рассказал о причине народного волнения в Романовке и о подавлении его воинскими частями. Поводом происшествия было появление здесь лже-Константина и двух его сообщников - солдат Московского гвардейского полка Корнеева и Карпова, выдававших себя за переодетых генералов. Прибывшая в саратовское село "великая особа" обещала народу установить "легкие законы", сменить и наказать "неправых начальников" и даже губернатора "согнуть в бараний рог". В октябре 1827 г. Корнеев был схвачен в Петровске, его сообщникам по политической агитации (в том числе и лже-Константину) удалось скрыться. Арестованный Корнеев вскоре скончался.
Из материалов следствия стало видно, что самозванцы ещё с зимы 1826 г. разъезжали по различным селам Саратовской губернии, в частности, они побывали в с. Ошметовке (ныне Асметовке Петровского района), где были радостно встречены крестьянами, жаловавшимися им "на бедность" и обещавшими сохранить в величайшей тайне пребывание среди них "цесаревича". Также и романовские жители, вопреки утверждениям сельских властей, отрицали пребывание в их селе самозванца. Любопытно, что оба "генерала" были солдатами полка, принимавшего участие в восстании 14 декабря. На допросах Корнеев отрицал свое личное участие в "петербургском бунте", давая путаные показания. Допрошенный по делу ямщик, привезший "Константина" с "генералами" из Сердобы в Ошметовку, сообщил, что дорогой они беседовали о восстании в Петербурге, заявляя, что некоторые полки взбунтовались потому, что "не хотели обижать наследника цесаревича".
Материалы следствия дают возможность проследить сложившийся у самозванцев еще в Москве план пробираться на Дон или в Саратовское Заволжье. В Москве их уверяли, что "им на Иргизах будут рады", а лже-Константин, по показанию ямщика, говорил: "Донские казаки очень удивятся, когда я к ним приеду. Они всегда меня любили!". Направление движения солдат-агитаторов было следующим: Петербург - Москва - Тамбовская губерния - Рязань - Кирсанов - Сердоба - Саратовская губерния. Таким образом, саратовская земля притягивала их как область, непосредственно близкая к постоянным очагам крестьянских волнений и сама бывшая их источником (Дон, раскольничьи скиты), а "романовский бунт" 1827 г. - яркая "вспышка" уже давней в саратовских краях "константиновской легенды" - можно рассматривать как одно из последствий вооруженного выступления декабристов.
Именно саратовский материал дает первые свидетельства "развенчания" в народном сознании этой легенды. Свидетельства этому содержатся в местном фольклоре, где весьма редкая тема - освободительное движение первой четверти XIX века - занимает заметное место. Так, среди трех вариантов известной потаенной народной песни о молодом майоре и его жене, имевшей хождение в Самарской, Пермской и Саратовской губерниях, саратовский вариант, записанный в 1872 г. П.В. Шейном в с. Безобразовке Хвалынского уезда от крестьянина Ф.С. Вдовина, свидетельствует о связи сюжета песни с восстанием декабристов. Проникнутая глубоким сочувствием к молодому майору и к его жене, жертвам ненавистного народу произвола, песня эта уже не противопоставляет образ Константина царю Николаю I, оба они выступают в ней жестокими деспотами.
Преддекабристские настроения широких слоев саратовского населения, подготовившие сочувствие событиям 14 декабря, нашли отражение в обличительных песнях об Аракчееве, бытовавших в среде местного крестьянства. Текст одной из них "Аракчеев всю Россию разорил", записанный в с. Чубаревке Сердобского уезда, был помещен в "Трудах Саратовской ученой архивной комиссии".
Сохранялись в Саратовском Поволжье и отзвуки восстания Семеновского полка в 1820 г. В 1852 г. А.Н. Пасхаловой в Саратовской губернии удалось записать народную песню о восстании семеновцев. Один из четырех офицеров, привлеченных к следствию по делу Семеновского полка, Д.П. Ермолаев (1792-1840) был нашим земляком. Он обвинялся в "изготовлении оскорбительного письма" полковнику Шварцу - виновнику трагедии Семеновского полка, публичных насмешках над ним и проявлении сочувствия к восставшим нижним чинам. Д.П. Ермолаев вначале был приговорен к "лишению живота", но по конфирмации 27 февраля 1826 г. разжалован в рядовые с выслугой и послан в Кавказский корпус.
Фольклор Саратовской губернии дает возможность составить представление о том, как из отдельных, подчас противоречивых слухов складывались народные суждения, полные глубокого сочувствия освободительному движению, возглавляемому передовым дворянством и оставившему в сознании народа большой след.
Проследив динамику крестьянских волнений первой половины XIX в., исследователи отмечают, что за пятилетие после восстания (1826-1830) число народных выступлений почти удвоилось (с 55 до 101). Министерство внутренних дел своим циркуляром саратовскому губернатору от 4 августа 1826 г. предусмотрительно предписывало: "Когда где-либо ...оказалось бы необходимым употребить воинскую силу для приведения в повиновение упорствующих в возмущении крестьян, то чтобы в сих случаях виновные... предаваемы были на месте военному суду".
К своеобразным откликам на декабристское движение в Саратовском крае следует отнести два интересных документа. Первый из них - псевдо-Ермоловская ("Волжская") прокламация 1831 г., получившая известность в Поволжье, откровенно противоправительственного направления. Листовка была напечатана типографским способом, на хорошей бумаге. Имя её автора до сих пор установить не удалось. Однако близость выдвинутых в листовке лозунгов основным идеям декабристов - очевидна.
Автор прокламации, прямо ссылаясь на пример декабристов, писал, что "древние предки наши были свободными", и призывал к оружию. Используя популярное имя опального генерала А.П. Ермолова, на которого возлагали свои надежды декабристы, листовка, с одной стороны, клеймила царя, называя его "кичливым деспотом", с другой - подчеркивала высокий патриотизм, храбрость и гражданское мужество русских людей. "Взгляните на плоды их придворных - правосудия и милосердия, - призывает автор листовки, - Вспомните, каким родом казни... Николаи Павлович истребил в 1826 г. первых героев свободы нашей... обагрив площади Петровой столицы кровию ее жителей и украсив Петропавловскую крепость виселицами!".
В прокламации упоминались вспыхнувшие в 1830-1831 гг. в Саратовской и Тамбовской губерниях так называемые "холерные бунты", жестоко подавленные войсками. Говоря об "унизительном рабстве" крестьян, утверждая, что "деспот царь" и его "сообщники" народу пока лишь "в чуме и холере даровали вольность", автор прокламации обращался с призывом: "Россияне! Желающие блага своим семействам и потомству... пользуйтесь предстоящим... временем. Спешите к берегам Волги, там уже действуем! Кому дальность места воспретит соединиться с нами, пусть действует там, где мой голос его застигнет, пусть с оружием в руках требует законной вольности, требует конституции".
Вместе с тем прокламация отличалась от обычной тактики декабристов ярко выраженным стремлением к широкому вовлечению народа в революционную борьбу с существующим строем. Так, наряду с другими известными отголосками 14 декабря, тамбовской и тульской листовками, - волжская (ермоловская) прокламация высоко поднимала в сознании народа (в данном случае - населения Саратовского края) дела, традиции декабристов и самую память об их самоотверженном подвиге.
Более ранним по времени отзвуком декабризма в нашем крае можно считать издававшийся в Саратове с ноября 1828 г. рукописный журнал "Саратовский колонист". Издателем его был П.Л. Яковлев, присланный в 1827 г. Московской межевой канцелярией в Саратовскую губернию для ревизии межевой конторы.
Приведенный обзор источников информации и отдельных откликов в Саратовском крае на восстание 14 декабря выявляет их многообразие: от официальных сообщений, светских слухов и народных толков, запечатленных фольклором, до ярких "эксцессов" социально-утопической "константиновской легенды", открытых народных возмущений, прокламационных призывов к мятежу во имя мученической памяти декабристов и проявлений упорной дворянской оппозиционности николаевскому режиму, содержащихся в местной "потаенной литературе".
Что же касается популярности этой литературы, то здесь следует учесть как теснейшую связь передовой части саратовского общества с прогрессивными общественными и литературными кругами Петербурга и Москвы , так и многочисленные личные связи декабристов с нашим краем. Этими связями были соединены с саратовской землей такие представители декабристского движения, как В.С. Норов, С.И. Кривцов, Ф.Ф. Вадковский. Саратовско-пензенская земля стала пристанищем и полем активной общественной деятельности для декабристов братьев А.П. и П.П. Беляевых, вернувшихся из ссылки. В "переломные" последекабрьские годы с Саратовским краем на какое-то время скрестились жизненные пути выдающихся деятелей П.А. Вяземского и П.А. Габбе, которым было суждено остаться "декабристами без декабря".
 |
| В.С. Норов |
Однако В.С. Норов в течение 9 лет находился в тюрьмах Свеаборга и Бобруйска, после чего был переведен рядовым на Кавказ, где дослужился до звания унтер-офицера. Спустя многие годы судьба опять привела В.С. Норова в родные края. Его жизненная участь - по контрасту с блестящей карьерой брата - вызвала у крепостных людей сочувствие: "Один-то сын у старого барина при царе служил в министрах, а другой жил... будто беспаспортный... Сын этот против царя шел, поэтому никуда нельзя было ему выезжать...". Эти воспоминания 90-летней Устиньи Кочетковой - наглядное свидетельство тех истоков, от которых происходили отдельные, распространенные в народе сюжеты фольклорно-песенного жанра. Личность декабриста - яркая, но почти не изученная.
Сохранились и документальные свидетельства о позднем - уже после возвращения с Кавказа - пребывании В.С. Норова в родных местах. В секретных бумагах канцелярии Саратовского губернатора находится "Дело по рапорту корпуса жандармов подполковника Есипова об установлении секретного полицейского надзора за отставным унтер-офицером Норовым".
Дело это еще одно свидетельство канцелярской казуистики и лицемерия, которыми сопровождалось "облегчение" участи бывших декабристов. В "дело" вошли: секретное уведомление Министерства внутренних дел саратовскому губернатору от 5 сентября 1847 г. о "даровании" Норову (находившемуся в Ревеле) права переезда до Саратова на жительство без полицейского надзора, но с оставлением его под секретным надзором корпуса жандармов. Норов, судя по документам был извещен о "монаршей милости" канцелярией Рижского военного губернатора. Ровно два месяца спустя (5 ноября 1847 г.) штаб-офицер корпуса жандармов по Саратовской губернии подполковник Есипов получил предписание осуществлять за В.С.Норовым секретный надзор.
Поселился Норов в родных Ключах. Однако сразу же к жандармскому надзору за декабристом добавили надзор со стороны полиции. Документы Саратовского архива свидетельствуют, что в результате "усердия" губернских властей к предписанной слежке за Норовым подключились саратовский и балашовский земские исправники, саратовский старший полицмейстер, балашовский городничий, в самих же Ключах - пристав. Все это вызвало протест со стороны декабриста, предъявившего приставу бумагу, в которой говорилось, что он якобы "освобождался" от полицейского надзора. Возникшая затруднительная для полиции ситуация привела к подтверждению прежнего предписания - не об открытом полицейском надзоре, а о секретном наблюдении, "не обнаруживая такового Норову...".
Однако декабрист предпочел уехать в Ревель, где надеялся освободиться от надзора. Так завершилось, точнее прервалось, судя по архивным источникам, последнее (с осени 1847 по весну 1848 гг.) пребывание В.С.Норова на родной саратовской земле.
Федор Федорович Вадковский (1799-1844) не был уроженцем Саратовского края, однако имя его упоминалось здесь часто в самые трудные годы его жизни, проведенные в сибирской каторге. С 1823 г. Вадковский состоял членом управы Южного общества в кавалергардском полку. За распространение стихотворений, направленных против царя, его перевели из кавалергардского в Нежинский конно-егерский полк, стоявший в Курске.
Вадковский был слишком доверчив и неосторожен в приеме новых членов в общество, что привело к тому, что провокатору Шервуду стало известно о существовании Южного общества. Арестованный 9 декабря 1825 г. Вадковский был отнесен к 1-му разряду и приговорен к 20-летней каторге с последующим поселением в Сибири сроком на 20 лет. Скончался он близ Иркутска в 1844 г.
Прекрасный математик, читавший товарищам по заключению курс астрономии, скрипач, Вадковский оставил после себя записки о событиях в Белой Церкви и несколько стихотворений. Играя видную роль во всех декабристских "артелях", Вадковский оказывал большую денежную помощь нуждавшимся декабристам.
Средства эти поступали из мест, граничащих с Саратовской губернией, или с самих берегов Волги. Здесь, в глухом углу, соединявшем Саратовскую, Пензенскую и Тамбовскую губернии, находилась усадьба Любичи, бывшая главным средоточием духовной жизни местного уездного дворянства. Владелец Любичей Н.И. Кривцов, известный своими либеральными взглядами, близкий приятель А. Пушкина, П. Вяземского, А.И. Тургенева, после неудавшейся служебной карьеры "похоронивший" себя в степной глуши, был родным братом декабриста С.И. Кривцова. Женой владельца Любичей стала сестра Ф.Ф. Вадковского - Екатерина Федоровна.
Сведения о дружеском общении Кривцовых с тесным кругом лучших представителей саратовского уездного дворянства позволяют судить о сочувственном отношении наших земляков к участи декабристов. В фонде А.М. Устинова, владельца с. Бекова Сердобского уезда, сохранилось около 200 писем Н.И. и Е.Ф.Кривцовых, среди которых были и те, где декабристами упоминалось об отправлении А.М. Устиновым (по просьбе Е. Ф. Кривцовой) посылки для её ссыльного брата в Петровский завод. К одному из писем приложен адрес: "Его высокоблагородию Николаю Павловичу Барабину в Петербург, в III отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии - для доставки Федору Федоровичу Вадковскому".
Вполне естественны и те дружеские отношения, которые возникли между бековскими помещиком А.М. Устиновым и братом Н.И. Кривцова - декабристом Сергеем после его возвращения из Сибири.
Сергей Иванович Кривцов (1802—1864), во многом сформировавшийся под влиянием старшего брата Николая и с юных лет возненавидевший крепостной строй, получил прекрасное воспитание в швейцарском пансионате Фелленбурга. Будучи подпоручиком лейб-гвардии конной артиллерии, С.И. Кривцов вступил в Северное общество. Одновременно он был принят в Южное общество Пестелем во время приезда последнего в Петербург весной 1824 г. Осужденный к 4-м годам каторги и 13 годам ссылки, С.И. Кривцов побывал и на Кавказе. С 1839 г. ему разрешено было жить под надзором полиции в центральных губерниях. Поселившись на Орловщине, декабрист часто приезжал в Любичи к брату Николаю, много раз бывал в Саратовской губернии.
Сохранилась лишь часть писем Сергей Кривцова к А.М. Устинову, датированных концом 40 - началом 60-х гг., свидетельствующих об откровенности и взаимодоверии, соединявших обоих корреспондентов, о жизнелюбии и духовной бодрости бывшего каторжанина-декабриста. Поздние письма С.И. Кривцова посвящены готовящейся крестьянской реформе: "Употреблю все силы содействия предстоящим изменениям, так точно как 20 лет, живя с ненавистным крепостным правом, я употреблял все, что мог, для смягчения этого богопротивного состояния..." - писал С.И. Кривцов Устинову. Он высказывал трезвые опасения относительно антинародного характера готовящейся реформы "сверху", её ненадежности с финансовой точки зрения. Все эти опасения были рождены коренным недовольством декабриста проектом реформы. "Напрасно я искал там освобождение, - сетовал он, - крестьянин остается крепко привязанным к земле". Что же касается подлинного освобождения народа, то здесь выводы Кривцова реалистически-печальны: "...У меня одна надежда на русского бога авось и министра его как-нибудь".
Тесно связанными с Саратовским краем оказались и судьбы вернувшихся из ссылки братьев-декабристов Беляевых.
Александр Петрович (1803-1887) и Петр Петрович (1804-1865) Беляевы действительно имели общую судьбу почти до конца своих дней. Они уроженцы Пензенской губернии, служили на флоте, формально не принадлежали к тайному обществу; всецело разделяя взгляды декабристов, приняли самое непосредственное участие в событиях 14 декабря.
Старший брат - Александр Петрович (автор "Воспоминаний декабриста о пережитом и перечувствованном") - находился под сильным впечатлением от встреч с испанскими революционерами во время заграничного плавания, испытал влияние Н. Бестужева, и особенно своего приятеля Д. И. Завалишина. В целом группа моряков-декабристов была особенно активна в день восстания. По свидетельству М. Бестужева, братья Беляевы, не числившиеся в членах общества, были "настоящими декабристами из бывших на Сенатской площади". Петр Петрович Беляев в день 14 декабря "ходил по ротам и, отклоняя нижних чинов от присяги, возбуждал их к неповиновению. На площади был впереди, кричал "ура!", одобрял солдат...".
Оба брата были осуждены по IV разряду и приговорены к 15-летней каторге и вечному поселению в Сибири. Сибирские "каторжные университеты" завершили их образование. После поселения в 1833 г. в Минусинске Беляевы занялись сельским хозяйством и широким предпринимательством. Здесь ими была открыта школа, в которой крестьянских детей обучали чтению, письму, арифметике, географии и русской истории. В 1840 г. братья были переведены рядовыми на Кавказ, где прослужили о лет и, получив унтер-офицерское звание, вышли в отставку.
В 1846 г. Беляевы были направлены под секретным надзором на жительство в Саратов. В 1849 г. А.П. Беляев становится управляющим имением А.П. Нарышкина в с. Пады Балашовского уезда. Умер он в 1887 г. в Москве. Младший брат П. П. Беляев, знаток техники, механики, сначала водил буксирный пароход на Волге, проживая зимой в Саратове. Позднее стал управляющим саратовской конторой пароходного общества "Кавказ и Меркурий". Скончался он в Саратове в 1864 г., похоронен на городском (Воскресенском) кладбище.
В фонде канцелярии саратовского губернатора хранятся два дела, связанные с проживанием декабристов Беляевых на саратовской земле. Первое, датируемое 1849 г. - "Переписка Министерства внутренних дел с городскими и земскими полициями Саратовской губернии о разрешении свободного переезда в разные города подпоручику Беляеву А. и его брату Петру, состоящим под надзором полиции".
Второе дело, начатое в 1854 г. и оконченное спустя три года, помимо переписки "об установлении полицейского надзора за подпоручиками Беляевыми", включает материалы, связанные с амнистией декабристов. Это дело содержит 15 различных документов. Среди них - переписка самарского, саратовского и оренбургского губернаторов об установлении надзора за Александром Беляевым, которая обрисовывает типичную картину "перестраховочной" циркуляции предписаний свыше по губернским канцеляриям.
Так, предписание Министерства внутренних дел о надзоре за А.П. Беляевым, ввиду его "прикосновенности к происшествию 14 декабря", было почти одновременно получено в Саратове и Самаре (куда в 1846 г. А. Беляев был направлен на жительство). Самарская губернская канцелярия, в свою очередь, послала напоминание саратовским властям о том, что применительно к А. Беляеву следует принять надлежащие меры. Но уже 17 марта 1854 г. канцелярией саратовского губернатора было дано соответствующее предписание саратовскому старшему полицмейстеру. 6 февраля 1856 г. из канцелярии оренбургского генерал-губернатора поступила в Саратов новая секретная бумага с "напоминаниями", откуда явствует, что с 1848 г. Александру Беляеву было разрешено поселиться в Оренбургской губернии (чем он, по-видимому, не воспользовался), затем дозволено пребывание во всех местах империи, кроме Петербурга.
Но в 1849 г. это право у него было отнято на основании воспрещения "выдавать паспорта для въезда в другие губернии лицам, состоящим под полицейским надзором". В 1856 г. по делам заведования имением умершего Нарышкина А.П. Беляеву разрешалось на короткое время прибыть в Петербург при условии "строгого секретного наблюдения за ним". В деле имеется автограф А.П. Беляева - данная им подписка об ознакомлении с разрешением на въезд в столицу.
Есть в деле и автографы П.П. Беляева, в частности, четырехстраничная копия текста указа начальника главного штаба войск на Кавказе об увольнении П.П. Беляева со службы по болезни. Этот документ является по сути автобиографией Петра Петровича. Он интересен четкими, сжатыми чертами "послужного списка", освещением всех жизненных этапов (включая 14 декабря), характерными спокойными признаниями: "Высочайших благоволении. Всемилостивейших рескриптов и похвальных листов от своего начальства не получал... Отчеты по должности предоставлял в срок, жалобам не подвергался, слабым в отправлении обязанностей службы замечен не был".
Сохранился и другой документ, написанный рукой П.П. Беляева - "памятная записка" братьев Беляевых с просьбой освободить их из-под надзора полиции. Об этом же ходатайствовал особым секретным отношением на имя министра внутренних дел и саратовский губернатор, ссылаясь на "хорошую нравственность", "безупречный и скромный образ жизни Беляевых". Шесть заключительных документов представляют собой переписку канцелярий самарского и саратовского губернаторов по поводу "всемилостивейшего дарования Беляевым в день коронации Александра II всех прав потомственного дворянства, свобод и освобождения от надзора".
9 ноября 1856 г. старший саратовский полицмейстер рапортовал губернатору о том, что Петр Беляев дал подписку об ознакомлении с "монаршей милостью". В последних числах декабря 1856 г. известие об этом дошло до старшего брата Александра, находившегося в Балашовском уезде. "Беляевские бумаги" из саратовского архива - одно из многих свидетельств тех "хлопот", какие доставляли декабристы различным ведомствам и канцеляриям по причине злопамятности Николая даже в самый последний период его царствования.
Бывал в саратовском крае частым гостем Кривцовых и Устиновых Иван Николаевич Горсткин, который после возвращения из сибирской ссылки поселился в с. Голодаевке Тамбовской губернии. Сравнительно малоизвестный участник тайного общества, Горсткин являлся тем не менее одним из предполагаемых организаторов так называемого "Практического союза", ведущую роль в котором играл друг Пушкина - декабрист И.И. Пущин. Кстати, именно показания Горсткина на следствии донесли до нас бесценные сведения о чтении Пушкиным его вольнолюбивых стихотворений в кругу декабристов .
Однако прямыми отношениями А.П. и П.П. Беляевых, С.И. Кривцовых, В.С. Норова и других к Саратовскому краю не исчерпывается богатство и многообразие связей с ним передовой интеллигенции. В саратовско-пензенских "дворянских гнездах", сохранялся "периферийный резерв" декабризма, по характеристике П.А. Вяземского, сила "бездеятельной, но грозной оппозиции", преданной революционно-просветительной идеологии.
Пребывание в Саратовском крае в первые "разгромные" годы николаевского правления таких, по меткой формуле С.Н. Дурылина, "декабристов без декабря", как П.А. Габбе, А.А. Тучков, и особенно П.А. Вяземский, способствовало созданию здесь особого идейного и нравственного микроклимата, во всем противостоящего атмосфере двора и большого света.
Петр Андреевич Габбе, храбрый гвардейский офицер, участник войны 1812 г., был одним из руководителей "офицерской артели" лейб-гвардии Литовского полка.
Еще со времен своей службы в Варшаве с начала 20-х гг. он сдружился с П.А. Вяземским, который в переписке с А.И. Тургеневым дал молодому офицеру самую лестную характеристику: "Он благородного образа мыслей и здесь, в этом гатчинском поселении, отличается от прочих. Прошу его принять и обласкать... Поговори... о том, что делается здесь в военном мире. Самовластие во всей дикости нигде не уродствует, как здесь...". Как видно, причина дружеской приязни Габбе и Вяземского заключалась не только в общности литературных симпатий и собственных творческих опытах Габбе. Для Вяземского и передового либерального лагеря в среде столичного дворянства Габбе - "свой человек". Он не только представитель образованного офицерства, безусловно, солидарного с мятежными семеновцами, но и человек, сам готовый действовать.
После нескольких коллективных выступлений членов "офицерской артели", носивших характер демонстраций против деспотической власти наместника царства Польского великого князя Константина, П.А. Габбе и ряд близких к нему лиц были арестованы и приговорены к смертной казни. В мае 1823 г. приговор смягчили: штабс-капитан П.А. Габбе был лишен чинов и орденов с зачислением рядовым в Волынский пехотный полк. Так закончился один из эпизодов "борьбы за армию" в годы, предшествующие революционному взрыву.
После возвращения офицерского чина и перевода в 49-й егерский полк Габбе покончил с военной карьерой, а летом 1826 г. появился в Саратовской губернии, в селе Березовке Балашовского уезда в должности управляющего имениями А.Л. Нарышкина.
П.А. Габбе "водворился... в небольшом домике со своей значительной библиотекой, которая состояла из французских, немецких, итальянских, английских, русских и польских книг". Высокообразованный и литературно одаренный человек, автор ряда стихотворений и статей, печатавшихся в "Сыне отечества" и "Московском телеграфе", Габбе как будто бы сам "заточил" себя в саратовской глуши. Однако его признание раскрывает нам серьезность намерений: ему хотелось быть полезным "классу производителей", ближе познакомиться с "самими нравами простолюдинов". Так, один из "предтеч" декабристов в чем-то главном предварил путь исканий многих участников Тайного общества – и в Сибири, и по возвращении их в Россию.
Хотя он не принадлежал к тайному обществу, но не без оснований подозревался правительством в полном единодушии с его участниками. Сам Габбе "рассказывал, что в саратовском имении Нарышкина об нем ежемесячно губернатор обязан был доносить шефу жандармов гр. Бенкендорфу для доклада государю и наблюдать за ним через земскую полицию". Общение с семейством Вяземских в саратовский период жизни Габбе не прерывалось. Напротив, Вяземский сам посетил своего давнего знакомого в его саратовском уединении. Будучи поднадзорным, Габбе все-таки выезжал тайком в Москву, где в доме Вяземского однажды познакомился с Пушкиным.
В официальном же разрешении на въезд в столицу Габбе упорно отказывали. По служебным делам ему неоднократно приходилось бывать в Саратове, Балашове, Пензенской губернии, много заниматься различными хозяйственными вопросами, вести непримиримую борьбу со взяточничеством, злоупотреблениями чиновников. Продолжалось на саратовской земле и его литературное творчество. С 1833 г. Габбе переселился в Киевскую губернию.
Петр Андреевич Вяземский (1792-1878), известный поэт и литературный критик, ближайший друг Пушкина, единомышленник декабристов, провел в Саратовском крае около 2 лет, самых трудных в жизни русского общества.
"О чем ни думаю, а все прибивает меня невольно... к пяти ужасным виселицам, которые для меня из всей России сделали страшное лобное место", - писал в эти годы жене Вяземский. С конца 1827 по 1829 гг. Вяземский и его жена Вера Федоровна жили в селе Мещерском Сердобского уезда, принадлежавшем отчиму княгини - П.А. Кологривову. Отъезд Вяземских из Петербурга был вынужденным.
В конце августа 1827 г. по поручению Николая I графом Д.Н. Блудовым при участии Бенкендорфа и Фон-Фока было составлено "увещевательное" письмо, в котором Вяземский обвинялся в пропаганде декабризма, оппозиционности по отношению к правительству". В ответ на это Вяземский, проявив непокорство по обычаю своих родовитых предков, добровольно удалился в деревенскую глушь, всем своим поведением отчетливо обнаруживая негативное отношение к происходящим в стране событиям.
Приезд известного писателя и поэта в Саратовское Прихоперье еще более выявил духовное богатство, а также интеллектуальную незаурядность лучших представителей местного общества. И не случайно в письме от 15 ноября 1828 г. к А.И. Тургеневу мы читаем следующее характерное признание взыскательного и искушенного Вяземского: "...Думаю, что у нас теперь в провинции жить можно: материальные материалы существуют, а интеллектуальных немногим менее, чем в Москве".
Семейство Н.И. Кривцова в Любичах, тесно связанное родственными узами с декабристским движением, наезжавший в Саратовскую губернию из своего симбирского имения Мазы Денис Давыдов, П.А. Габбе, Николай Радищев - сын писателя-революционера, известное в Москве семейство генеральши Сольдейн (Сольдан), семейство бековских помещиков А.М. и А.К. Устиновых - таков неполный перечень тех, с кем тесно общается Вяземский, кто в провинциальной глуши оставался верным антикрепостническим и антисамодержавным взглядам.
В саратовском архиве сохранились письма В.Ф. Вяземской к Устиновым, среди которых и дружеские строки, написанные пером самого П.А. Вяземского. Расставшись с саратовской землей, Вяземская пишет А.К. Устинову о тоске, угнетающей ее в столице: "Отношения здесь столь холодны и столь ничтожны по сравнению с той манерой, с какой мы ведем себя в наших степях... К счастью, - отмечает она, - я не единственная сосланная. Все мы собираемся вместе, чтобы сожалеть о ваших счастливых краях...". Это признание Вяземской напоминает рассказ Е.Ф. Кривцовой (урожденной Вадковской), что приехавший к ним из столицы родственник был "так смешон со своим Петербургом, двором, государем и проч.". И прибавляла: "Это иго, которое мы сбросили давно... Это так мало приходится к нашим степям, где позволено мечтать и думать только о свободе...".
В известной степени саратовско-пензенская усадебная среда способствовала "стабилизации" творческого вдохновения Вяземского в переломные годы укрепления николаевского режима. Из Саратовской губернии Вяземский писал Пушкину, усиленно приглашая его приехать на берега Хопра, писал в Париж А.И. Тургеневу, другим друзьям - С.Д. Полторацкому, семье Карамзиных. Здесь создавалась книга Вяземского о Фонвизине, продолжалась его работа над переводом романа Б. Констана "Адольф". Занимался он и поэтическим творчеством.
Время пребывания поэта на саратовской земле явилось для него не только порой осмысления опыта декабризма, но и временем его непосредственного столкновения с "прелестями" русской крепостнической действительности. Созданное Вяземским в 1828 г. по дороге в Пензу стихотворение "Русский бог", характерное своими ожесточенно-лапидарными формулировками, обличительным радикализмом поэта той поры, вошло в историю всего русского общественного движения.
В Саратовском крае Вяземский интересовался судьбой декабристов. Свидетельство тому - его письма к А.И. Тургеневу, где он спрашивал о его брате декабристе Н.И. Тургеневе, уехавшем за границу до восстания, а также дневниковые записи о сне, связанном с событиями 14 декабря.
Сочувственное отношение к декабристам и их близким со стороны саратовских дворян Устиновых тоже вполне понятно. А.М. Устинов, владелец усадьбы в Бекове, в прошлом чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе Д.В. Голицыне, служивший в архиве Министерства иностранных дел, после декабрьских событий с 1827 г. уединяется на берегах Хопра, расставшись со столичной карьерой. Сохранившаяся его переписка с людьми, близкими к декабристам, свидетельствует о дружеских отношениях с В.П. Зубковым, Б.К. Данзасом, М.А. Волковым, С.Ю. Нелединским, М.М. Муромцевым.
В 1826 г. под подозрение попадает брат А.М. Устинова - кавалергардский офицер Михаил Михайлович, бывший в дружеских отношениях с декабристами - кавалергардами Ф.Ф. Вадковским, 3.Г. Чернышевым, и особенно П.Н. Свистуновым, следствие по делу которого свидетельствует об обыске у М.М. Устинова и осмотре бумаг последнего, произведенных по указанию царя при личном присутствии К.В. Нессельроде. Прямых улик против М. Устинова не обнаружилось, и дело завершилось его уверениями в том, что отношения его со Свистуновым не были близкими, что, конечно же, не отвечало действительности. Ставший впоследствии видным дипломатическим чиновником М.М. Устинов, так же, как и его брат Андриан, поддерживал отношения с опальным генералом М.Ф. Орловым, одним из выдающихся деятелей декабризма. Как явствует из архивных материалов, свои оппозиционные взгляды А. М. Устинов сохранил до глубокой старости. Трезвое, критическое отношение, перенесенное им на дела и заботы новой эпохи общественного развития, делает его одним из близких друзей вернувшихся из сибирской ссылки декабристов И.Н. Горсткина и С.И. Кривцова.
Память о героическом выступлении декабристов в сознании саратовского общества не могли не освежить и такие факты, как проживание в Саратовской губернии родственников видных деятелей тайного общества. Среди них дальние родственники Г.С. Батенькова. В Саратов был выслан в 1830-х гг. по мотивам, еще подлежащим исследованию, дядя К.Ф. Рылеева - генерал Рылеев. Его дочь, двоюродная сестра казненного декабриста - А.А. Рылеева, была известна, как видная деятельница на ниве женского просвещения. В 1840 г. ею была открыта первая в Саратове женская школа.
В 1837 - 1839 гг. в Саратове жила Е.И. Бибикова, жена саратовского губернатора И.М. Бибикова. Урожденная Муравьева-Апостол, Е.И. Бибикова была сестрой повешенного руководителя восстания Черниговского полка С.И. Муравьева-Апостола и двух других братьев-декабристов Матвея и Ипполита. Известно, что Бибиковы оказывали материальную и моральную поддержку единственному оставшемуся в живых из братьев-декабристов Муравьевых-Апостолов Матвею Ивановичу во время его пребывания в Сибири. Надо полагать, что и саратовский период жизни Бибиковых в этом отношении не составлял исключения: отсюда во "глубину сибирских руд" шли деньги, посылки, книги, письма со словами сердечного участия и поддержки. В 1839 г. И.М. Бибиков был уволен без прошения от должности саратовского губернатора. Впоследствии сын И.М. и Е.И. Бибиковых майор Михаил Илларионович, приходившийся племянником декабристам Муравьевым-Апостолам, женился на дочери декабриста Никиты Муравьева - Софье Никитичне.
Известно и то, как высоко ценили дружеские связи с бибиковским семейством возвращавшиеся в Россию декабристы. Все они находили здесь родную для себя среду. Сохранилось множество теплых упоминаний о Бибиковых в дошедших до нас поздних письмах И.И. Пущина, С.Г. Волконского, И.Д. Якушкина, Г.С. Батенькова.
Саратовская губерния стала не только родиной нескольких декабристов, она в силу ряда обстоятельств после подавления восстания сосредоточила на своей земле значительные силы политической оппозиции. Духовная жизнь саратовского общества в лучших своих проявлениях была пронизана заметным сочувствием к борцам с самодержавным деспотизмом. Жизнь и быт края дали непосредственный материал для общественно-политической эволюции в сторону демократизма ряда бывших декабристов в годы первой революционной ситуации.
- Использованные материалы:
- - История Саратовского края: С древнейших времен до 1917 года. Саратов: Регион. Приволж. изд-во "Детская книга", 2000.
- Очерки истории Саратовского Поволжья. Т.1: С древнейших времен до отмены крепостного права. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1993