География История Экономика Образование Культура Личности

Панферов Ф.И.


"Мальчишка выдался удалой, не приведи бог", — вспоминает мемуарист маленького пастушка Федотку Панферова, с десяти лет работавшего в родном селе подпаском, затем — в разных городах Поволжья.

Подростком Панферов поступает приказчиком к купцу с архетипической фамилией Крашенинников. Оплата — угол, харчи, наука, а через четыре года двадцать рублей и теплая одежда. Непредусмотренные контрактом удачи: супруга купца Екатерина Калистратовна дает Федотке читать книги. Тургенева и Гончарова, Писемского и Данилевского. Пытливый мозг внимает прелестям художественного творчества.

По истечении срока контракта Крашенинников предложил будущему писателю и депутату новые условия: солидная взрослая работа с хорошим окладом — 18 рублей в месяц. Какая-то ушлая родственница вырабатывает план: Федотка должен перетряхнуть на сеновале купеческую дочку, после чего ему будет открыт путь в купеческую семью. Дикость нравов вызывает у Панферова приступ зубной боли, и он, подделав паспорт, бежит в учительскую семинарию в Вольске, которую так и не смог закончить.

Тяга к знанию плюс чувство социальной справедливости приводят Федора в ряды бойцов за освобождение рабочего класса. После того как бойцы победили, самые бедовые пареньки были призваны к перу: нести в массы духовные ценности. Первые произведения Федора Ивановича Панферова, простенькие пьесы для крестьянских театров “Пахом” (1920), “Дети земли” (1922), “Мужики” (1924), а также нравоописательные сборники очерков — “От деревенских полей” (1926), “В предутреннюю рань” (1927) и другие. Несмотря на исключительную односторонность тематики творчества, целиком посвященного деревне в период революции и нэпа, Панферов уже в 20-е годы считался “пролетарским писателем”, состоял в руководстве РАПП.

Как и во многих других историко-литературных работах 20—30-х годов, в “Литературной энциклопедии” 30-х годов он характеризовался не как крестьянский писатель, а как писатель, “развернувший с пролетарских позиций острую критику частнособственнических деревенских отношений”, показавший проклятие собственничества как “первопричину нищеты, отсталости и бескультурья масс”.

Многотомный роман Ф.И. Панферова "Бруски" (1928—1933), многократно переиздававшийся, получивший в 30-е годы официальную поддержку со стороны неистовых ревнителей коллективизации, политики скорейшей “переделки” на новый лад крестьянства и деревни в целом, целиком посвящен борьбе с так называемым идиотизмом деревенской жизни, с силой и инерцией односторонне понимаемой, только негативной “власти земли”, процессу “высвобождения” крестьянского сознания и двора от якобы рабской привязанности к своему клочку земли, своей лошади.

Первый том “Брусков” выходит в двадцать восьмом году. Тогда же выходит первый том “Тихого Дона”. О “Брусках” пишет статью Луначарский. О “Тихом Доне” пишет статью Ярославский. Панферов идет в гости к Луначарскому.

Безусловно, глубокое знание Панферовым деревенских жителей, ощущение изменчивой фактуры быта положительно сказалось в “Брусках”: превосходны в романе все сцены деревенского отчаянного разгула (“Пей, гуляй — однова живем!” ) и забоя скота в канун коллективизации, талантливо раскрыто поведение бедняка Шленки, выбивающегося из традиционной социологической схемы “подкулачника”, живописны многие фрагменты пейзажной живописи, колоритен и “необлизан”, как выразился А.С. Серафимович в статье “О писателях „облизанных" и „необлизанных"”, и массив языковой стихии, передающей жизнь слова в его сказовом, предлитературном, “сыром” состоянии. Но волей обстоятельств Ф.И. Панферов вынужден был о многом, что происходило в год “великого перелома”, говорить на языке схем. Эта “податливость” жизненного материала обедняла роман, делала его эпизм ложным, а любовь к жизни выражалась в разгуле физиологических страстей, в нутряном псевдопсихологизме.

При случае Федор Иванович дарит книжку Горькому. Тот читает, пишет из Сорренто: все хорошо, только не надо писать “што”, а надо писать “что”. Пока Панферов показывает всем письмо, Горький печатает статью, где ругает “Бруски” уже как следует. Он справедливо не принял ни засилья натуралистических картин в романе, ни вульгарных языковых новообразований типа употребления слов “скукожился” и “трюжильный”, ни ходульности положительных героев, ни таких нутряных “пейзажей”, как: “Земля томилась, как баба, вышедшая из горячей курной избы”, “Солнце, словно рыжая корова пестрого теленка, облизало землю”. Панферов обижается, идет к Горькому в гости. Поговорили вроде бы хорошо, по-товарищески. А через несколько дней Горький снова печатает ругательную статью про “Бруски”.

Во втором томе романа Федор описывает “воздействие крупной молотилкой на крестьян”. Критика довольна: “Молотьба артельной машиной хлеба единоличников дала толчок к тому бурному, что вскоре разразилось во всех селах и деревнях страны”. Отец писателя, осмеявший первый том, одобрительно отзывается о втором. Третий и четвертый получаются еще лучше.

С 1931-го по 1960-й Федор Иванович редактирует журнал “Октябрь”. Авторы наперебой вспоминают, каким он был демократичным, старательным, человечным редактором. Лично принимал молодых поэтов, каждому рассказывал притчи, к которым как раз тогда особенно пристрастился. Видя на столах сотрудников рукописи, присланные две недели назад, сильно ругался: человек прислал самое ценное, рукопись, а мы ему не отвечаем. Если рукопись оказывалась талантливой, вызывал автора в Москву, селил на своей даче, давал денег. Но щелкоперов не любил: прямо сообщал им, что занялись не своим делом.

“Журнал “Октябрь” он любил до беспамятства”, — указывает мемуарист. Привлекает к сотрудничеству Бубеннова и Бабаевского, Первенцева и Коновалова, Паустовского и Казакевича, Панову и Николаеву. В журнале проходят оживленные дискуссии “Здоровье и красота”, “Эстетика и современность”, “Что такое коммунизм?”

Работа давалась непросто. “Воробей на проезжей дороге. Конь везет по дороге тяжелую кладь, этой клади цены нет и коню цены нет. А ему, воробью, наплевать на это. Он ждет, когда конь навоз вывалит, тут-то он взъерошится, откуда только удаль берется, — и прямо на навоз. И знай себе чирикает. Отдохнет немного — и опять за конем, да еще и на коня сядет, ждет навозинки”, — говаривал Федор Иванович. Коня он сравнивал с собой, а воробья — с теми писателями, что талант не на благо народа несут, а все думают, как бы его запродать.

В 40–50–х годах Ф.И. Панферов создает серию остросюжетных романов “Борьба за мир” (1945—1947), “В стране поверженных” (1948), “Большое искусство” (1949), посвященных, условно говоря, войне и миру. Однако эти произведения, несмотря на высокие награды после их публикаций, премии всех степеней, как и подвергшиеся резкой критике за безвкусицу и мелодраматизм произведения писателя — пьеса “Когда мы красивы” (1952), роман “Волга матушка-река” (1953) — не выдержали испытания временем, стали во многом данью “дурному сочинительству”.

Заболел. Просил в больницу пластинки Чайковского, Бетховена, Шопена.

В январе 1959-го был полон творческих планов, замышлял большой роман о коммунистах, написал об этом заметку. Она заканчивалась словами: “Америку-то мы все-таки перегоним”.

Через год он умер. В сущности, ему было еще немного лет. Мемуарист написал: “Он видел спутники. Но Юрия Гагарина он не увидел”...

Использованные материалы:
- Курицын В. Гагарина он не увидел: О Федоре Панферове // Октябрь №2, 1998.
- Русские писатели. ХХ век: Биобиблиографический словарь. Т.2. - Москва: Просвещение, 1998.