Янковский О.И.

Летом 1963 года в Саратове гастролировал Минский театр русской драмы. Ведущий артист труппы, в ту пору заслуженный артист БССР Ростислав Янковский полюбился саратовцам органичностью, яркостью и разнообразием рисунка в каждой роли. Приветливый, очень контактный, интересный собеседник, да еще и, как оказалось, саратовец, приехавший на гастроли, а на самом деле домой, Янковский высказал озабоченность судьбой младшего брата: “Он еще только студент Слоновского училища, а ведет себя уже как народный артист. Нет, он не то чтобы задается, но ощущение такое, словно уже мир покорил”.

Спустя годы можно теоретически осмысливать истоки этого состояния юного студийца, толковать о подсознательно ощущаемом мальчиком-приготовишкой своего будущего — знаменитого артиста театра и “звезды” кино, чья известность далеко выплеснулась за пределы страны, героя множества статей и книг. Можно объяснить самочувствие будущего актера в те далекие годы страстной увлеченностью выбранной профессией, творческим азартом, тем, что называется куражом. Но это спустя годы. А в ту пору было объяснимо беспокойство старшего брата за судьбу младшего: “Как бы он не сломался, ему-то кажется, что он на многое годится, а как на самом деле...”.

Педагогом младшего Янковского, в ту пору окончившего второй курс училища, был Л.С. Быстряков, лауреат Государственной премии СССР, заслуженный артист республики, один из любимейших артистов саратовской молодежи. Он сразу и убедительно сказал, что нет никаких причин для беспокойства, студент хороший, способный и занимается вполне прилично.

За год до выпуска руководитель курса напишет представление, которое ляжет в основу официальной характеристики: “Янковский Олег, 1944 г. рождения, член ВЛКСМ. Обучается в Саратовском театральном училище им. И.А. Слонова с 1961 г. в классе з. а. РСФСР А. С. Быстрякова.

Янковский — один из достаточно одаренных студентов курса, обаятелен, трудолюбив и упорен в работе. Болee эмоционален, чем интеллектуален. Обладает хорошей фактурой. Имеет мягкий, податливый характер.

В отрывках им сыграны роли Сергея Луконина (“Парень из нашего города”), Алексея (“Оптимистическая трагедия”), Александра (водевиль “Беда от нежного сердца”). Рост 180 см, в будущем герой”.

Сам актер, остросовременный, социальный герой по амплуа, А.С. Быстряков умело воспитывал в своих учениках чувство правды, искренности, восставал против напыщенности, ходульности, ложной театральности. Эту искренность и точное чувство времени Янковский сумеет сохранить в себе не просто как особую краску в работе над многочисленными ролями и современного, и классического репертуара, а как состояние души. Достаточно вспомнить, скажем, такие его работы в ролях классических, как Гамлет в театре или дракон в фильме М. Захарова “Убить дракона”. Что бы ни говорили и что бы ни писали об исполнении им роли Гамлета, определяя его как неудачу, у Янковского это был Гамлет 80-х годов XX века, и никакого другого времени, а его дракон вместил в себя все раздумья о жизни, о власти, о свободе и рабстве, которые захватили сегодня общество мыслящих людей. Не случайны, а продуманны высказанные Янковским в одном из интервью слова: “Актер — это донор духа. Он передает зрителю свою боль, веру, энергию своей души. Кого бы я ни играл, пусть даже Адама — я приговорен быть современником 50-х, 60-х, 70-х, 80-х годов двадцатого века, как, кстати, и мой зритель”.

На выпускных экзаменах в училище Янковский сыграл две роли — чеховского Тузенбаха и Бориса Богатырева в спектакле по пьесе В. Розова “Страницы жизни”. Интеллигентность, лиричность актера были и свойством характера чеховского героя. Тузенбах оказался очень привлекателен, но актер был еще, что называется, зажат, ему не хватало свободы и глубины проникновения в суть образа, то есть того, что приходит с опытом. А образ Бориса, по воспоминаниям О.И. Янковского, навсегда остался в его памяти, в работе над ним впервые родилось отрадное чувство веры в себя, удовлетворения своей игрой. Борис — современник, почти одногодок Янковского, и актеру ничего не надо было придумывать, только оставаться самим собой. Но вместе с тем постановщик спектакля Д.А. Лядов сумел в этой работе раскрыть молодого артиста в многообразии человеческого характера: юношеская непосредственность и серьезность рабочего человека, думающего и сдержанного, органически сочетались в Янковском — Борисе.

Закончив училище, Янковский поступил на работу в театр. В литературе о нем из статьи в статью переходит описание случайности его прихода в артисты: увлекался футболом, заканчивал школу в Минске, и “случайно” ему предложили сыграть эпизод в спектакле “Барабанщица” — роль Эдика, ершистого, интеллигентной мальчика в очках, — вместо заболевшей травести. Taк он вышел на сцену и заболел ею. Думается, что в этой случайности, как и во всякой другой, есть своя закономерность. Актриса, конечно, могла заболеть, но далеко не случайным является то обстоятельство, что актерская “зараза” уже существовала в семье: ведь школу Олег заканчивал в городе, где работал, и очень интересно, в театре русской драмы брат. В гримуборной театра, кстати, и пришлось жить саратовскому гостю. Там-то и углядел режиссер М. Спивак мальчишку, способного спасти спектакль.

Театр в крови у Янковских. В искусство пришли не только старший и младший из братьев. Средний, Николай, окончив Минский институт культуры, стал работать директором саратовского Дворца культуры “Кристалл”. В искусстве нашло свое призвание и следующее поколение: сыновья Ростислава Ивановича — артисты, дочь Николая Ивановича — выпускница Саратовского хореографического училища, у Олега Ивановича сын — тоже актер.

В драматический театр имени К. Маркса молодой Янковский пришел естественно и закономерно. Здесь уже второй год работала его жена Людмила Зорина, блестяще дебютировав еще студенткой в роли Наташи в спектакле “104 страницы про любовь” по пьесе Э. Радзинского. На сцене театра проходили студенческую практику выпускники училища, в общежитии этого же театра жили молодые Янковские.

Его дебютом на профессиональной сцене стала роль Севки Кичигина в спектакле по пьесе В. Лаврентьева “Чти отца своего”. Актер играл своего ровесника, чудесного паренька, честного и бескомпромиссного, привлекательного и забавного в своем юношеском максимализме и стремлении казаться взрослым. Много позже Олег Иванович скажет, что в его первой киноработе над образом Генриха Шварцкопфа в фильме “Щит и меч” его “я” еще дремало, “я был не более чем декоративен”. Думается, что эту трезвую оценку актером своей прошлой работы можно перенести и на сценический дебют.

Затем пошла череда молодых людей, ровесников и современников актера, где от него требовалось одно — оставаться самим собой — брошенный муж в “Женском монастыре”, Вадим Бабичев в “Судебной хронике”, Эдуард в “Затейнике”, итальянский паренек Ненилло из пьесы Эдуарде де Филиппе “Рождество в доме синьора Купьелло”...

Казалось бы, сценических данных молодого актера вполне достаточно, чтобы грамотно справиться с этими ролями, где персонажи отличались поступками, воспитанием, условиями жизни, но суть их оставалась одной и той же. Однако актер стремится к созданию характера, даже в исполнении брошенного мужа в массовке он придумывает себе образ, и тем более — если материал давал для этого основания, как, например, при работе в спектакле по пьесе В. Розова “Затейник”. Цельность характера, доверчивость к людям, незамутненность восприятия жизни как прямой и полной радостей дороги в начале спектакля убедительно трансформировались актером в дальнейшем в право Эдуарда на самостоятельность выбора, мысли и чувства. Принципиальность героя (особенно сложная для передачи, так как он вступал в столкновение с матерью) была тонко выражена артистом. Лиричность, мягкий юмор, способность использовать пастельные тона проявил Янковский при работе над ролью.

Были и другие молодые люди в его послужном списке на саратовской сцене, но актеру уже в ту пору было неинтересно играть просто молодость. Он ищет характерность, ищет и во внешнем рисунке, и во внутреннем состоянии героя. Так, отказавшись от изображения наивного простака, уйдя от “голубого героя” в постановке “Стакана воды” Э. Скриба, вместе с режиссером Я.А. Рубиным Олег Янковский рисует Мешема где-то даже смешным в своей растерянности, невозможности разобраться в водовороте событий, в которые он вовлечен. Мешем каменел в обществе знатных дам, начинал заикаться, терял ориентиры, становясь марионеткой в руках придворных интриганов, и обретал свое подлинное состояние симпатичного и храброго молодого человека только в общении с Абигайль.

Не менее интересны те же поиски характерности в эпизодической роли молодого поэта в спектакле по пьесе Л. Жуховицкого “Верхом на дельфине”. Стеснительный, неловкий, даже, может быть, чуточку неуклюжий в своей одержимости, сыгранный Янковским персонаж выражал основное содержание спектакля: не поддаваться суетности, сиюминутным интересам и заботам, верить в человека и его великое предназначение. В якобы написанных молодым поэтом стихах с призывом “остановиться, оглянуться” можно увидеть самое начало темы раздумий о сути бытия, о духовности, о человеке-творце. Она станет ведущей в более позднем творчестве артиста, блестяще воплотившись в его Мюнхгаузене, Макарове из фильма Р. Балаяна “Полеты во сне и наяву”, многих других ролях как обвинение обществу, не дающему возможности человеку реализовать себя и Человека в себе.

Поиски характерности для актера в начале творческого пути были средством раскрытия духовного содержания образа. Постепенно он будет отказываться от внешних примет, находя в своем самочувствии способы передачи духовного мира личности, но вначале Янковский шел именно по пути от внешнего облика к осмыслению внутреннего. Его Петя Мелузов в “Талантах и поклонниках” (одной из последних работ в Саратове) был неловок и близорук, и эти внешние приметы помогали понять причины неумения приспособиться к жизни, понять ее, обреченность героя и вели через весь спектакль к финалу, когда оставленный Негиной Мелузов вдруг, прозрев, увидел всю глубину пропасти.

Работал Олег Янковский в Саратове много и напряженно. Требования, которые он предъявлял к себе, сказывались не только на последовательно и планомерно подготовленных работах. Вводом была интересно сыгранная роль Эдмунда — поручика в давно идущем спектакле по пьесе А. Фредро “Дамы и гусары”. Что касается ввода на роль доктора в “Миллионерше” Б. Шоу, то в этой работе в полной мере раскрылось обаяние артиста, ибо оно и было основной краской роли, которую он не имел возможности “обжить” и которая в конечном счете не давала возможностей для создания подлинного характера, так как была лишена внутреннего конфликта, столкновения. Янковский был обаятелен — и только. Недаром он сам считал, что доктор ему не удался.

Вообще способность смотреть на себя со стороны, оценивать сделанное тобой трезво и критически — редчайшее качество в артисте. Видимо, это особенность профессии — при всей склонности к самоедству — переоценивать себя, верить в способность сыграть любую роль, и обязательно превосходно. Янковский — удивительное исключение из правила, тем более удивительное, что жизнь и судьба дали ему все. Природа наделила актера не только привлекательными физическими данными. Любой анализ его творчества полон эпитетов в превосходной степени. “Тонкая наблюдательность, стремление к психологической достоверности, склонность к духовному поиску и острое желание поделиться своими мыслями с другими...” — отмечал “Огонек” в 1985 году. Первые работы в кино показали, что он “актер умный, неоднозначный, способный показать характер во всей глубине эмоциональной жизни — подвижным, сложным и противоречивым...”. “Живя напряженной внутренней жизнью, он умеет наполнить ею свое существование на сцене и на экране, сделать ее заразительной, интригующей, красноречивой. Он способен подняться мыслью на духовные высоты своих героев, ощутить их боль, горечь их размышлений о мире, разделить их устремления и надежды”, — писал журнал “Аврора”. И множество размышлений о “загадочности личности”, о его “знаменитой иронии”, чувстве собственного достоинства…

А наряду с этим — острая самоирония, не кокетство, а трезвая самооценка и недовольство сделанным. Еще практически в начале творческого пути в ответе на анкету в областной молодежной газете Янковский писал о своей работе в кино: “Сценариями меня не обижают, но чаще о герое можно только сказать — сталевар, водолаз, инженер. А играть хочется не профессию, а человека, да еще такого, про которого говорил Ромен Роллан, что в нем “двадцать два молодца”.

И сегодня, когда у актера за плечами целая галерея образов на сцене и на экране, он по-прежнему рассуждает о подлинной жизни, которая богаче любых слов, не умещается в ней: “А как трудно сделать ее наполненной, напряженной, пульсирующей!” Он сказал это с такой неподдельной озабоченностью, даже болью, что мне подумалось: он, вероятно, редко бывает до конца удовлетворен тем, что сделано им на сцене или на экране. Не по причине актерского “самоедства”, а потому, что слишком хорошо понимает, что является подлинным в искусстве, и судит о себе не по сторонним впечатлениям (хотя они ему, как всякому актеру, дороги и важны), а по собственному высокому счету”, — отмечал рецензент “Авроры”. Это пространное наблюдение точно синтезирует множество раз самим актером высказанные оценки сделанного им в искусстве.

Его максимализм по отношению к себе — понимание того, как много ему дано, сколько он может, и в то же время объяснение той страстности, предельной самоотдачи в каждой сыгранной роли, будто она последняя, словно суеверное опасение — вот завтра проснется — и нет таланта, нет славы, забвение. “Темперамент актера должен быть настроен на то, чтобы одновременно слышать голоса разных людей, улавливать мысли и настроения своего времени, ощущать себя в центре происходящих в обществе процессов. Мне самому это свойство всегда кажется хрупким и неокончательным. Быть может, вы однажды придете ко мне и спросите: “Янковский, неужели это всё?” А я вам отвечу: “К сожалению, да”. Так писал в газете “Советская культура” в 1986 году зрелый мастер, которому есть чем поделиться с читателями рубрики “Беседы о мастерстве”, мастер, которого его учителя и партнеры по саратовской сцене до сих пор называют “Олежка”. Это ласкательно-домашнее имя заключает в себе отнюдь не столь свойственное актерам панибратство, а действительную теплоту и даже нежность воспоминаний. Янковский эпохи Саратовского драматического — скромный, очень контактный, без тени зазнайства молодой человек, не растерявший мальчишеских черт и сохранивший свою юношескую любовь к футболу — в свободное от сцены время гонял с другими актерами тряпичный ком, заменявший футбольный мяч.

Далеко не все у начинающего актера было безупречно, основания для претензий были. Его подводила дикция, в костюмных ролях он не всегда ловко чувствовал себя, но всегда запоминался. Если посмотреть отзывы только о первых его киноработах, то в них постоянно присутствует мысль о том, что, хотя сыграл он “не так много”, “всего несколько ролей”, имя его уже стало известно зрителю.

Много писали о приходе Янковского в кино, о том, как случайно режиссер В. Басов в поисках исполнителя на роль Генриха Шварцкопфа увидел сидящего за столиком ресторана молодого человека и с сожалением подумал, что он был бы хорош для его фильма, но, очевидно, судя по внешности, это какой-нибудь филолог или физик, уж чересчур интеллигентен. Однако... поди ж ты, молодой человек оказался актером! Эта легенда переходит из одного рассказа о Янковском в другой. В действительности все было гораздо прозаичнее, хотя само по себе появление Янковского на киноэкране закономерно и дало много не только актеру, но и кино. Тогда, в 1965-м, искавшая в провинции исполнителей для фильма ассистент В. Басова Н. Терпсихорова увидела Янковского в одной из лучших его ролей в “Затейнике” и почувствовала, угадала в нем Артиста. А вот первые пробы, просмотренные Басовым, не произвели на него впечатления. И только встретившись лично с актером во Львове, где в это время гастролировали саратовцы, режиссер поверил в него. Именно об этой поре вступления Янковского в кинематограф Басов позже напишет: “Меня поразило, с какой свободой юный актер театра приобрел спокойствие, чисто кинематографическую непринужденность перед камерой. Экономную бережливость и уверенность в средствах выражения, что высоко ценится в артисте кино. Всем этим Янковский владеет по своей природе”.

Думается, что становление Янковского-артиста — это прежде всего движение к высокому уровню интеллектуальности. Его герои живут не только страстями, в них всегда горит высокий огонь напряженной мысли. Эта линия творчества, начавшись с Дмитрия Басаргина в спектакле “Баловень судьбы” по пьесе Ю. Мячина и Андрея Некрасова — второй кинороли в фильме Е. Карелова “Служили два товарища”, проходит через многие его работы. Здесь и Рылеев из фильма В. Мотыля “Звезда пленительного счастья”, и герой балаяновского “Храни меня, мой талисман”. Она раскрывается и в сыгранной им на сцене Ленкома роли “Актера, исполняющего роль В. И. Ленина”. Этот моноспектакль отличала не только страстность, зрелищность, но прежде всего — высокий интеллектуальный накал. Как отмечал его постановщик М.А. Захаров, для театра в этом спектакле принципиально важной была работа Янковского, “в которой он, отказавшись от портретного грима, показывает нам процесс формирования ленинской мысли”.

Конечно, хороший актер может все. История театра знает случаи, когда невежда и глупец блестяще мог сыграть мудреца, но подобные прецеденты относятся скорее к прошлому. Сегодняшний уровень искусства требует и от исполнителя личностного соответствия интеллектуальному накалу создаваемого образа. И здесь Янковскому тоже повезло, потому что в его активе великие роли классического репертуара от князя Мышкина до Гамлета, обогатившие его интеллектуальные запасы. Когда режиссер Я. Рубин в 1971 году решил ставить спектакль по Достоевскому, он заранее знал, что центральную роль отдаст Янковскому. И хотя Саратовский театр имени К. Маркса в ту пору твердо исповедовал эстетическую линию, что актер должен брать за душу, режиссер почувствовал в артисте способность раскрыть интеллектуальную мощь великого произведения. Об этом спектакле провинциального театра писала и центральная пресса, отмечая образ Мышкина как главную удачу прежде всего потому, что актер сумел передать сложную внутреннюю жизнь князя. Актер внутренне пережил роль, хотя было ему в ту пору лишь 27 лет. Но он верил режиссеру, а режиссер верил в него. Я. Рубин вообще любил Янковского, это был его актер, именно у Рубина он сыграл лучшие свои саратовские роли, потому что для актера очень важно, чтобы режиссер в него верил. Так потом произошло и с М. Захаровым. Назначенный на должность главного режиссера театра имени Ленинского комсомола, он выбрал для своего режиссерского дебюта в этом театре драматическую фантазию “Автоград XXI”. И на главную роль в спектакле пригласил Олега Янковского.

Эта роль стала началом работы актера на столичной сцене, и, хотя далеко не все приняли и спектакль, и героя, с той самой первой работы по сегодняшний день О. Янковский — артист М. Захарова, принявший его эстетическую платформу и гражданскую позицию. Не случайно на вопрос, почему бы ему не поставить оперный спектакль, М.А. Захаров вроде бы как в шутку ответил: “Боюсь, Янковский не споет Германна”. Янковский занят почти во всех спектаклях и фильмах Захарова, предан ему так же, как и режиссер свято верит своему артисту. “Героев Янковского, людей разных, объединяет общая энергия, но вместе с тем и внутренняя боль, глубоко спрятанная от посторонних глаз. Напряжение мучительных раздумий, беспокойство за человека, ввергнутого в сложные поиски нравственного идеала. Я все время ощущал этот дорогой для меня огонек высокого духовного дерзания, работая с Олегом Янковским и в театре, и в кино”, — писал он в журнале “Аврора” в 1983 году.

Так какой же он сегодня как человек, как личность, Олег Янковский? Оставим все сыгранные им роли, среди которых были не только удачи, но и поражения, забудем о том, что у него получилось и чего он, так и не освоив в годы учебы, не сумел преодолеть, не будем загадывать, какие роли еще сыграет. Конечно, человек меняется с годами, сияние славы не может не отразиться на характере. Он по-прежнему общителен, контактен, но вовсе не распахнут. Как сам он говорит, “приходится много общаться. Но быть с самим собой мне как-то уютнее”. И все-таки из размышлений, из ответов на вопросы в многочисленных интервью, из разговоров с ним, из каких-то на первый взгляд незначительных деталей в поведении, в манере общаться с другими людьми можно представить хотя бы приблизительно его облик.

На вопрос о самом счастливом дне жизни ответил: “День рождения сына”. На вопрос, что вы цените в женщине, последовал ответ: “Мудрость”. Когда-то старший брат, оценивая поступок младшего, женившегося в восемнадцать лет, сказал: “Янковские женятся один раз”. Наверное, нелегкая судьба выпала Л. Зориной, талантливо начинавшей актрисе, которая нашла нужным уйти в тень, подчинить себя жизни и работе мужа. И не в этих ли его словах высочайшая оценка именно ей: “Что вы цените в женщине?” — “Мудрость”.

Разумеется, актер — это прежде всего его роли. Все, что он может сказать миру, он говорит своими работами, но его размышления о жизни, о духе, о своей профессии и о самом себе — это ведь тоже личность, получающая отражение в работе и вобравшая в себя духовный потенциал сыгранного, увиденного, прожитого. На вопрос о популярности Олег Янковский отвечает: “А как совладать с этой сладкой отравой? Одним рецептом, мне кажется, могу поделиться: к своей профессии ни в коем случае нельзя относиться всерьез, но надо к ней относиться серьезно. Всерьез — слишком себя зауважаешь, мол, все, что делаешь, просто гениально. И это гибель. Зато серьезно — это важный, мучительный процесс. Тут и нравственность твоя. И задачи — для чего ты пришел...” — писала “Советская культура” в 1986 году.

За этими словами вновь встает и умение оценивать сделанное, и чувство юмора по отношению к себе, которое не позволяет нежиться в лучах славы, и постоянное беспокойство, даже опасение — не отстать, не выйти в тираж, не израсходовать себя и стать ненужным: “Почему я мотаю себя по эпохам, ношусь, как тромб, по сосудам людей самых разных времен, сословий, темпераментов? Чтобы не клишироваться, не остановиться, не затвердеть во что-то однозначное и конкретное”.

И за всеми этими размышлениями — и гражданственность художника, и его эстетика. Янковский — жесткий артист. Начав с ролей беспечных молодых людей, он пришел к труднейшим характерам, вбирающим в себя и общечеловеческие ценности, и сложнейший клубок современных противоречий. Но четкость, именно жесткость при всей многокрасочности создаваемого образа позволяет артисту через персонаж раскрыть свое отношение к миру, обнаружить свое человеческое лицо. Сегодня обаяние молодости сменилось обаянием зрелости, но он не боится отказаться от него, чтобы обнажить явление, сделать характер ярче. Достаточно вспомнить его Семенова из фильма Т. Лиозновой “Мы, нижеподписавшиеся”. Поэтому, думается, Янковский имеет основания сказать: “Чего я не сделал — мог играть хуже, лучше, в средних фильмах, в плохих, но в бессовестных, безнравственных — ни разу”.

Сегодня Олег Янковский, как принято в таких случаях писать, находится в поре творческого расцвета. Но пора эта, совпадающая со сложнейшим периодом в жизни всей страны, особым, причудливым образом обнаружила себя и в судьбе артиста. На самой заре перестройки он сыграл в блестящем спектакле М. Захарова “Диктатура совести”, спектакле, который одним из первых обозначил начало новой эпохи в искусстве. Затем наступил период раздумий о назначении театра, о месте его в культурном пространстве и времени. Затем наступила эпоха кино. И на экранах появился дракон О. Янковского и М. Захарова. Этот персонаж не только вновь свидетельствовал о возможностях эстетической палитры артиста, но и о его способности осознавать и органически воплощать в творчестве общечеловеческие ценности, философские и нравственные идеи. Вот почему его герой многолик и вездесущ, то омерзителен, то — воплощенное обаяние: дракон не конкретный человек, он — в любом из нас и будет жить, пока каждый не уничтожит его в себе самом. Так сплетаются воедино художественное, гражданственное и нравственное начала, находя свое продолжение в киноработе актера в фильме К. Шахназарова “Цареубийца”.

Когда сегодня О. Янковский появляется в театре, вокруг него сразу создается атмосфера уважительного признания. И по тому, как почтительно подает дежурный очередную объемистую пачку пришедших на театр писем артисту, и как, пусть вроде бы шутливо, склоняется перед ним в благоговейном поклоне молодой артист, и как обращается за советом старший коллега, — по всему чувствуется: его признали артисты. А это признание далеко не просто и не у всех именитых есть. Но что удивительно. Естественно, на презентациях, всякого рода премьерах и фестивалях Янковский в вечернем костюме с галстуком-бабочкой действительно ослепителен, а в обыденной жизни даже среди братьев-артистов, известных и повышенной экзальтированностью, и некоторой суетностью, он — самый незаметный, скромный, тихий, менее всего стремящийся обратить на себя внимание. И нет за этим ни позы, ни бравады, а лишь естественное состояние творческой личности в ожидании призыва Аполлона “к священной жертве”.

Так что же дал О. Янковскому Саратов? Режиссер Э. Лотяну, снимавший его в фильме “Мой ласковый и нежный зверь”, писал, вспоминая слова артиста: “...Я часто возвращаюсь в свое детство. Мне там уютно”. Может быть, именно оттуда приносит с собой Олег столь неподдельные прямоту и азарт, искренность и доброту, благородство и нежность?.. Когда он говорит о Саратове — городе своего детства, голос Олега заметно теплеет. Я чувствую, как мысленно он пробегает по узким улочкам к Волге, оглядывается на старые деревянные дома, на строгий силуэт скромных церквушек, белеющих на высоком берегу, мысленно посещает театр, театральную школу. Там рождались дерзкие желания, там было тепло. Рассказывая о своих возвращениях в Саратов, Олег всегда говорит: “...и вот приезжаю я к маме...”.

Мамы уже, увы, нет. Но остался город детства, город начал. И не случайно, когда в 84-м году знаменитый театр с целым созвездием известнейших артистов приехал на гастроли в Саратов, самым большим вниманием пользовался именно Янковский. На фотографии, подаренной читателям областной молодежной газеты, артист написал: “Дорогие саратовцы. Спасибо вам! Вы мне очень помогаете. Ваш О. Янковский. 20.07.84”. А в интервью перед отъездом сказал: “Я уезжаю обновленным, заряженным той энергией добра и доверия, которую обрушил на меня и моих товарищей мой родной город вместе с половодьем цветов. Возвращение в юность оказалось счастливым...”.

Использованные материалы:

- Мастера саратовской сцены. - Саратов, Приволжское книжное издательство, 1991.