Саратовский Государственный Художественный музей имени А.Н.Радищева

Загадочный слух пронесся по Саратову в феврале 1875 года — будто некий Боголюбов собирается открыть здесь Радищевский музей. Можно представить, как горячо обсуждала читающая публика это диковинное известие. Однако время шло. Дальнейших разъяснений не последовало. Да и сама заметка в “Саратовском листке” была не очень серьезной. В ней рассказывалось о встрече Нового года в мастерской Алексея Петровича Боголюбова в Париже и, между прочим, упоминалось о его намерении. Постепенно все забылось, и еще почти три года незаметно пронеслись над головами саратовских обывателей.

В декабре 1877 года слух этот возник вновь, он ширился, привлекая к себе внимание местной прессы, и, наконец, стал несомненным: известный пейзажист, профессор живописи Петербургской академии художеств Алексей Петрович Боголюбов действительно предполагает завещать свое собрание картин и редкостей Саратову с тем, чтобы город предоставил для будущего музея “постоянное, прочное и удобное помещение”. Кроме того, даритель намерен открыть при музее бесплатную рисовальную школу и обеспечить ее после своей смерти значительным капиталом.

Официальное предложение, полученное через сенатора, члена Государственного совета К.П. Победоносцева и саратовского губернатора М.Н. Галкина-Врасского, было встречено с энтузиазмом. Уже 11 января 1878 года состоялось заседание городской думы, на котором было решено: принять предложение Боголюбова. Решить-то решили, но что делать дальше — никто не знал. Наступила долгая пауза, может быть, необходимая, возник момент отрезвления и растерянности, вполне, впрочем, объяснимый. “Меркантильный, длиннополый, весь обсыпанный мукой” купеческий Саратов оказался перед невиданной проблемой. Ведь подумать только — не было примера, на который можно было оглянуться — во всей провинциальной России не существовало ни одного художественного музея!

Правда, сама эта идея не была нова для России. Уже в 1860-х годах появилось несколько открытых для обозрения частных коллекций, например, замечательная галерея русской живописи В.А. Кокорева в Москве, но они поддерживались инициативой и деньгами владельцев. С 1852 года считался общедоступным Эрмитаж, но ведь он был императорским. Да и вход в него, по свидетельству “Санкт-Петербургских ведомостей”, был доступен не массе, а только немногим из немногих. В 1862 году открылся Румянцевский музей. Да ведь то Москва!

А тут — Саратов. Город с населением в сто двадцать тысяч человек не имел освещения, водопровод действовал только в центре, не было приличной больницы, маленький деревянный театр вмещал лишь часть желающих, нужны были мостовые, бани, да мало ли что еще... Суховеи, неурожаи, падеж скота — на все нужны деньги, а карман городской казны и так слишком тощ. Музей не сулил городу никаких доходов, а выложить на него надо круглую сумму, и потом нужны будут средства — на содержание здания, штата служителей, а там и рисовальной школы. Не будет ли музей в Саратове выглядеть “как щегольская шляпа на человеке, платье которого — простое, жалкое рубище?” — думала образованная часть городских деятелей. “Зачем он нужен вообще?” — рассуждали купцы и промышленники. Хотя, с другой стороны, — дают даром, цена подарка, говорят, поболее ста тысяч рублей... Грех отказываться.

Двухлетние раздумья были прерваны ультиматумом потерявшего терпение Боголюбова, который пригрозил передать коллекцию другому городу, хотя бы Пензе, на землях которой тоже были поместья А.Н. Радищева. Угроза эта возымела действие. Дело сдвинулось с мертвой точки, однако и после этого “поехало на такой заморенной черепахе, что не предвиделось и конца думской канители”.

Еще не раз Боголюбову придется подстегивать городскую администрацию. В начале 1882 года он обратился к известному историку литературы и общественному деятелю А.Н. Пыпину, прося у него содействия:

Одно за другим проходят заседания городской думы, посвященные музею. Где строить? На Соборной площади, Митрофаньевской, Театральной, на бульваре? А может быть, действительно, как предлагают некоторые, — на окраине, с видами на Заволжье, чтобы можно было “любоваться переливами света?”. “Кому надо смотреть картины, — резонно замечают купцы, - пойдут и туда”.

Как строить? Совмещать музей с биржей? С торговыми лавками? С Народной аудиторией?

Строить ли вообще? Ведь выгоднее нанять или купить готовое здание, пусть и не совсем приспособленное для музея. И предложения есть подходящие...

Один за другим отвергаются варианты совмещения музея с биржей и лавками. Вдруг оказывается, что проект, уже утвержденный императором, предполагает строительство не на Театральной площади, как было решено, а в правом крыле городского бульвара. Приехавший для осмотра места архитектор И.В. Штром с местоположением будущего музея не согласился, и пришлось срочно менять проект и вновь утверждать его в инстанциях. Один за другим поступают протесты от гласных думы и частных лиц. Они возражают против Театральной площади, потому что музей “загромоздит” ее “лишними” постройками и помешает спасать имущество во время пожара. Настоящая причина была проста: купцы боялись конкуренции со стороны лавок, предполагавшихся на первое время, но ведь среди гласных думы купцов и промышленников было большинство, с ними приходилось считаться... А они сознательно стремились затянуть решение дела.

И все же нужно отдать должное саратовским властям: медленно и трудно, с долгими остановками и сомнениями, обращаясь к Боголюбову то с просьбой передать коллекцию еще при жизни (на что он согласился), то с осторожно выраженным желанием юридических гарантий его пожертвований (которые он дал), то со стихийно возникавшими сомнениями в правильности оценки стоимости его собрания (которая была подтверждена), пытаясь сэкономить на постройке здания (чего не позволил автор проекта, академик архитектуры И.В. Штром), преодолевая собственные сомнения и внешнее сопротивление, они все же довели до победного конца это невиданное в России предприятие.

Нельзя не сказать доброго слова и о городской прессе, мертвой хваткой вцепившейся в “музейный вопрос”. “Саратовский листок” и “Саратовский дневник” беспрерывно напоминали о музее, пеняли городскому начальству за медлительность, издевались над возникавшими вновь и вновь протестами купцов. Заметки, фельетоны, статьи Глеба Оврагова (А.А. Кулакова), Слово Глаголя (С.С. Гусева), Каменного гостя (И.П. Горизонтова) полны сарказма, иронии, того азарта борьбы, который дается убежденностью в своей правоте.

Были у А.П. Боголюбова и другие помощники — его брат, Николай Петрович, — историк флота, И.С. Тургенев, уже упоминавшийся А.Н. Пыпин, тоже саратовец, двоюродный брат Н.Г. Чернышевского, И.В. Штром, согласившийся бесплатно смотреть за постройкой здания... Были верные защитники музея и среди деятелей городской думы Саратова. Доброй волей и энергией этих людей, соединенных с настойчивостью А.П. Боголюбова, было преодолено все: и косность царской администрации, и затем застой провинциальной жизни, и сопротивление воротил местного купечества.

В конце 1882 года было решено окончательно: специальное здание для музея строить на средства города. Место постройки — Театральная площадь. Был высочайше утвержден новый проект. Из городской казны нужно было выделить на строительство около ста тысяч рублей.

Трудно представить себе сейчас пустую площадь и морозный день 29 ноября 1882 года, когда на месте будущего музея начались землеройные работы.

“Амбиция” Боголюбова была не только в том, чтобы встать рядом с дедом, но и как бы продолжить его дело. Ведь суть начинания Боголюбова заключалась не просто в создании художественного музея как такового. Суть в том, чтобы “положить основание наглядному художественному образованию народа”.

Красивое каменное двухэтажное здание музея тактично вошло в существовавшую застройку Театральной площади. Композиция плана и главного фасада навеяна образами классицизма. В этом убеждает симметричная, завершенная небольшим фронтоном лицевая часть здания, ее отдельные элементы — колонки, рустовка стен, подоконные балюстрады, замковые камни окон. В основе плана лежит каноничная схема — совпадающий с его продольной осью коридор с расположенными по бокам от него анфиладами помещений, который приводит к крупному и светлому залу. Но был и ряд новаций: сдержанность декора (подчеркивалось, что здание — своего рода футляр для хранящихся в нем художественных ценностей), современная отделка (точная лицевая кладка) и, наконец, крупные, почти витринные окна, дававшие достаточно света экспонатам.

Интерьер музея впечатлял, но не роскошью, а величавой гармонией. Холл и исходящая из него круто вверх широкая парадная лестница, залитые солнечными потоками, рвавшимися в здание через световой фонарь, сообщали приподнятость и предчувствие чуда каждому вошедшему в этот удивительный храм искусства. Два года продолжалось строительство, которым руководил губернский архитектор А.М. Салько. Год потребовался на внутреннюю отделку и на размещение коллекций, которыми распоряжался сам приехавший заранее Боголюбов. И вот он настал, наконец, этот день, 29 июня 1885 года, так долго ожидаемый, что порой казался уже нереальным, невозможным. Давайте вообразим этот солнечный летний день. В 12 часов дня, в самом большом зале, на втором этаже собралась приглашенная публика. А.П. Боголюбов — во фраке с орденскими ленточками, стройный и как будто помолодевший, заметно волнуясь, произнес речь. В ответ на восторженные овации публики он добавил, забывая разом все огорчения долгих лет, предшествовавших этому счастливейшему в его жизни дню:

“30 июня 1885 года был днем бесплатного посещения “для народа”. Первый хранитель музея А.П. Кущ вспоминал:

Вот один из тех дней, запечатленный на старой фотографии. На непривычно голой площади — кажущееся особенно массивным здание музея. Толпа народа у дверей — мужики в лаптях, с окладистыми бородами, купчихи и купцы, чиновники и мещане, будто оглядываются на нас из столетнего далека... Можно смело утверждать, что большая часть этих людей пришла в музей впервые в жизни.

Что же увидели они там? Поднимемся вместе с ними по узорной чугунной лестнице, попытаемся представить залы, украшенные лепниной и росписью, пеструю россыпь экспонатов. В несколько рядов по стенам теснятся большие и маленькие картины, акварели, гравюры, фотографии. А рядом — стекло и фарфор, мебель и серебро, скульптуры и другие редкости.

Уже первые посетители видели экспонаты, которыми и сегодня гордится музей: картины и этюды А.А. Иванова, Ф.А. Васильева, работы Ф. Депорта и Ф. Буше, К. Тройона и А. Монтичелли, и, конечно, многочисленные произведения самого А.П. Боголюбова. К концу 1885 года в музейной коллекции насчитывалось 3979 предметов. Собрание же А.П. Боголюбова (включая книги) исчислялось 1300 произведениями. Из них только 207 картин и 306 акварелей и рисунков. Остальное — гравюры, альбомы, разнообразные предметы прикладного искусства.

Откуда же взялись еще две с половиной тысячи экспонатов? Откроем огромный фолиант с толстыми пожелтевшими страницами. Это первая инвентарная книга музея. Перечень экспонатов предваряет список коллекций, которые существовали в музее ко дню открытия. Этот перечень свидетельствует, что не только зрители, но и сами организаторы понимали музей как общекультурный развивающийся центр. Радищевский музей в том виде, в каком он предстал перед первыми зрителями, совмещал в себе функции художественного, этнографического, палеонтологического, краеведческого, мемориального и промышленного музеев одновременно. Причиной этого были и неопределенность статуса музея и, прежде всего, цели, которые имел в виду Боголюбов. Поскольку музей, с его точки зрения — только пособие при школе, то ясно, что любая мелочь — и куски выделанной кожи, и фрагменты узоров на дереве, и разнообразная утварь — может пригодиться будущим ремесленникам и художникам. В дар принималось все: ассигнации и витрины для размещения экспонатов, образцы пород и окаменелостей, печатные молитвы и книги для слепых, метеориты и кости, модели судов и плоды хлопчатника, акции золотых приисков Камбоджи...

Имя каждого дарителя, — независимо от количества и качества подношения, начиная от императора Александра III и кончая простым крестьянином, — было крупными красивыми буквами вписано на страницы инвентарной книги. А людей, принявших живое участие в судьбе музея, было очень много. Только за первые три года более ста пятидесяти человек сочли необходимым внести свою лепту в организацию и упрочение невиданного учреждения. Поток пожертвований не иссяк и позднее. В беспорядочном потоке подношений были вещи уникальные — рукописи А.С. Пушкина (“Послание к цензору”, две главы “Евгения Онегина”), мантия, портфель, стол, охотничье снаряжение, документы и рукописи И.С. Тургенева, переданные П. Виардо и А.П. Боголюбовым, кресло Н.В. Гоголя и его же автограф, поступившие от В.А. Гиляровского, множество автографов русских писателей, присланные А.Н. Пыпиным, личные вещи П.Я. Чаадаева, В.Г. Белинского, М.Ю. Лермонтова, А.Н. Радищева, палитра К.П. Брюллова и многое другое. Замечательные произведения западноевропейской живописи и гравюры подарил известный коллекционер А.В. Звенигородский. Библиотека музея получила изданную им книгу “Византийские эмали”. “Русское чудо” — “роскошнейшее издание прошлого века”, “жемчужина печатного искусства”, — так именуют эту книгу библиофилы.

Живописная часть коллекции Радищевского музея в разное время пополнялась дарами П.М. Третьякова и московского коллекционера В.Е. Шмаровина, свои произведения поднесли в дар музею художники Ф.А. Бронников, А.А. Харламов, К.А. Савицкий, М.М. Антокольский, М.В. Нестеров и, конечно, живописцы, связанные с Саратовом — Ф.С. Журавлев, В.В. Коновалов, Д.Н. Россов, С.В. Иванов.

Виднейшие деятели русской культуры — В.В. Стасов, В.Е. Якушкин, А.И. Сомов, Д.А. Ровинский, Д.И. Менделеев, А.А. Шахматов — дарили музею свои книги.

Дело, начатое А.П. Боголюбовым, обладало, видимо, такой силой нравственного примера, что втягивало в свою орбиту и людей далеких от искусства. Они старались помочь чем могли — дарили деньги, мелкие драгоценности. Замечательно, что ближайший друг А.П. Боголюбова — Е.Ф. Шивр, жившая во Франции, завещала Радищевскому музею большую часть своего состояния — около 300 000 франков.

А.П. Боголюбов не был богатым человеком. Живописная часть его коллекции состояла главным образом из работ его современников, с которыми он обменивался картинами и рисунками, из подарков, его собственных произведений. Однако уже в 1885 году в залах музея экспонировались большие картины западноевропейских мастеров, пожертвованные из запасников Эрмитажа по приказу Александра III. Двадцать семь работ прибыло к открытию музея из Академии художеств.

Крупные и ценные по качеству пополнения случались не часто. И, как правило, к ним имел отношение сам основатель музея. Либо это были подношения его друзей (Ф.А. Бронников подарил музею более сотни своих живописных работ), либо экспонаты, выданные благодаря его хлопотам из царских собраний (в 1887 году от Александра Ш поступило около 500 различных предметов, в том числе 7 картин). По завещанию А.П. Боголюбова в 1897 году в музей перешло около 400 экспонатов, среди которых находилось более девяноста картин самого художника и тридцать картин других мастеров, в том числе такие шедевры, как “Русская деревня” В.Д. Поленова, “Портрет Нади Репиной” И.Е. Репина. Около 200 произведений, в том числе десять картин поступили по завещанию Н.П. Боголюбова — брата А.П. Боголюбова в 1899 году. На этом в основном закончилось формирование коллекции музея до революции.

Спустя короткий исторический срок дала свои плоды и идея Боголюбова о создании провинциальных художественных музеев. В 1890-х годах один за другим возникают музеи в Казани (1895), Нижнем Новгороде (1896), Самаре (1897). В 1898 году в Пензе открывается художественное училище и музей при нем, основу которого составила коллекция давнего знакомого А.П. Боголюбова, губернатора Пензы в 1867-1872 годах — Н.Д. Селиверстова. И нет никакого сомнения в том, что появление этих островков художественной культуры было бы более замедленным и трудным, если бы не музей в Саратове с гордым именем “Радищевский”.

Надеясь помочь своим предприятием развитию художественной культуры Поволжья, Боголюбов даже представить себе не мог результаты этих начинаний.

Радищевский музей сразу и естественно стал средоточием культурной жизни Саратова. Слабые ростки художественной жизни, едва заметные прежде, получили поддержку. Уже в 1885 году открылась рисовальная школа художника И.Ф. Ананьева. Заметно оживилась выставочная деятельность. Если прежде художественные выставки в Саратове были редкостью (за десятилетие, предшествовавшее открытию музея — всего четыре), то в последующее десятилетие их было уже пятнадцать. Это стало обычным, и Саратов волей-неволей втягивался в новый круг художественных интересов.

И хотя многие жители купеческого Саратова рассматривали музей как своего рода развлечение, подспудно уже шла важнейшая работа воспитания общественного сознания. В 1889 году возникло Общество любителей изящных искусств, при нем открылась рисовальная школа-студия.

Эттори Сальвини Баракки, флорентиец по рождению, ставший в России Гектором Павловичем, Василий Васильевич Коновалов были не только высокопрофессиональными и талантливыми живописцами, они положили начало художественной традиции Саратова, стали первыми учителями многих мастеров, прославивших позднее этот город.

Новые, чрезвычайно обширные и разнообразные пополнения собрания начались в первые годы советской власти. Из бывших поместий, частных собраний в музей начали стекаться сотни произведений искусства, в том числе замечательные полотна мастеров конца XIX - начала XX века — А.Я. Головина, П.П. Кончаловского, Н.П. Крымова, П.В. Кузнецова. Работы художников XVIII-первой половины XIX века И.Б. Лампи, Ф.М. Матвеева, Ф.С. Рокотова, Д.Г. Левицкого, В.Л. Боровиковского, К.П. Брюллова, А.К. Саврасова, поступившие в 1920-х годах из Государственного музейного фонда, заполнили явные пробелы в составе коллекции.

К концу 1927 года в музее по инвентарной книге числится уже более восьми тысяч экспонатов. Однако эта цифра ни в какой степени не отражает действительный количественный состав коллекции. Под одним номером сплошь и рядом записывались несколько предметов, иногда — десятки (фарфор, монеты, стекло, гравюры, альбомы). С другой стороны, в основном инвентаре числились музейная мебель и книги, занавески и витрины. Отсутствовал порядок в учете и систематизации коллекции. Музей был хранилищем огромного количества разнородных вещей. По остроумному замечанию известного гравера А.И. Кравченко, ставшего в 1918 году директором музея, он напоминал “сундук старой бабушки, где наряду с брюссельским кружевом и опалами лежат валенки — память горячо любимой няни”.

Когда в 1951 году был сделан учет всех экспонатов, хранившихся в музее, то оказалось, что число их превысило тридцать тысяч. Однако в фондах к этому времени находилось 12 388 предметов. Оставшиеся семнадцать с лишним тысяч были в разное время переданы в различные мемориальные и краеведческие музеи. Так, вещи, принадлежавшие И.С. Тургеневу, были отправлены в Орел; экспонаты, связанные с именем М.Ю. Лермонтова, — в имение поэта “Тарханы”, рукописи А.С. Пушкина поступили в Пушкинский дом, исторические, археологические, палеонтологические, нумизматические коллекции — в исторические музеи страны.

Кроме того, в 1930-1950-х годах Радищевский музей оказывал значительную помощь вновь формировавшимся художественным коллекциям, возникавшим, как правило, на базе музеев краеведческих. В Дмитров, Калугу, Смоленск, Куйбышев, Вологду, Нижний Тагил были переданы произведения из фондов Радищевского музея. Так что не будет преувеличением сказать, что идея А.П. Боголюбова стала реальной и получила развитие через его детище — Радищевский музей.

К концу 1920-х годов формирование собрания Радищевского музея было в основном завершено. Тогда же впервые появилась возможность создать новую, основанную на историко-хронологическом принципе, экспозицию.

Дело в том, что, проектируя здание, И.В. Штром рассчитывал строить его с боковыми одноэтажными пристройками, которые сначала могли быть заняты лавками, а потом должны были служить помещением для школы. В случае необходимости И.В. Штром предусмотрел возможность расширения здания за счет увеличения его длины со стороны театра. Когда же приступили к строительству, то решили из соображений экономии "пока" строить только здание музея, имея в виду сделать пристройки, когда вопрос об училище будет окончательно решен. Однако, несмотря на то, что “вопрос” этот решался более десяти лет после открытия музея, училище пришлось размещать в том же здании, сильно потеснив экспозицию.

Напрасны были опасения городского архитектора А.М. Салько о том, что желающих учиться будет мало. К началу XX века Боголюбовское рисовальное училище вынуждено было отказывать значительной части желающих, а во всех его классах занималось одновременно более 250 человек. Здание было слишком тесным для такого соседства. Гарь и копоть от печей, теснота экспозиции, необходимость хранения многих сотен экспонатов в запасниках без должного ухода, — все это чрезвычайно осложняло жизнь музея. Только в 1923 году училище было переведено, наконец, в новое помещение, а музей получил возможность развернуть в 1924 году новую экспозицию, в которую были включены одновременно с произведениями известных мастеров XVIII-начала ХХ века также иконы и работы провинциальных художников. Началась новая эпоха в жизни музея.

Боголюбов умер, не успев увидеть воплощенной свою мечту о Боголюбовском училище, — оно открылось только в 1897 году, через три месяца после смерти его основателя. Он не узнал о прекрасной плеяде художников, в истоках творчества которых будет стоять его музей и училище — В.Э. Борисове-Мусатове и П.В. Кузнецове, А.Т. Матвееве и П.С. Уткине, К.С. Петрове-Водкине и А.Н. Савинове и многих, многих других!

Да только ли художникам, настоящим и будущим, подарит музей неповторимые мгновенья!

Всего этого не знал А.П. Боголюбов. Не знал, но надеялся, предугадывал, работал для того, чтобы теперь стало привычным понятие “саратовская школа живописи”. Понятие это отражает представление о некой удивительной общности замечательных художников, ни в чем не повторяющих друг друга и все же обладающих неуловимым сходством — колорита, видения природы, своеобразием лирической интонации. Вот уже столетие живет эта традиция, своеобразно преломляясь в работах все новых молодых живописцев.

Больше века Радищевский музей честно несет свою службу художественного образования народа. В его стенах проходили выставки Товарищества передвижников, Московского товарищества художников, местных живописцев. Музей знакомил саратовцев с творчеством художников города и всей страны, с произведениями современных мастеров Германии, Японии, Америки, Греции, Испании... Картины Радищевского музея демонстрировались на выставках во многих странах мира.

Постоянно пополняются его коллекции. За последние пятнадцать лет собрания живописи, графики, прикладного искусства выросло более чем на 3500 экспонатов.

За первый год существования музея через его залы прошло шестьдесят две тысячи человек. За столетие — более восьми миллионов поднялись по узорной лестнице вестибюля, остановились у “Нади Репиной”, вгляделись в лицо самого А.П. Боголюбова на репинском портрете. Поток посетителей не иссякал никогда — даже в годы революции и Великой Отечественной войны. Сейчас в течение года музей посещают более ста восьмидесяти тысяч человек. И для всех этих людей имена А.П. Боголюбова и А.Н. Радищева навсегда слились с впечатлением от замечательной коллекции музея.

Использованные материалы:

- Ветрова Г. Дар Боголюбова. - Памятники Отечества: Сердце Поволжья. - М.: Памятники Отечества, 1998.
- Терехин С. Века и камни: Памятники архитектуры Саратовской области. - Саратов: Приволжское книжное издательство, 1990.