Зернов В.Д.

Зернов В.Д.

“...Живо представляется его благородный облик, как ученого, блестящего организатора — организатора и руководителя кафедры, достойнейшего ректора Саратовского университета, прекрасного музыканта, редкого и примерного семьянина и чуткого, добрейшего человека”.

Эти слова принадлежат Н.Е. Осокину, одному из старейших профессоров Саратовского университета, близко знавшего профессора Владимира Дмитриевича Зернова.

Владимир Дмитриевич — сын известного профессора анатомии Московского университета Д.Н. Зернова и внук не менее прославленного в научных кругах профессора чистой математики того же университета Н.Е. Зернова — родился в Москве в 1878 году 1 мая (по ст. ст.). Среднее классическое образование он получил в Московской 5-й гимназии. Рано проявились у юноши незаурядные умственные способности, тяга к знаниям, стремление самостоятельно решить ту или иную нелегкую задачу. Его отец всячески стремился развить в сыне интерес к наукам.

По окончании гимназического курса Владимир Дмитриевич поступил в 1897 году на физико-математический факультет Московского университета. Став студентом, он с еще большим упорством и настойчивостью вникает в таинства научной мысли, изучает и накапливает фактический и теоретический материал для дальнейшего его использования уже в самостоятельных научных исследованиях. К этому времени относится начало крепкой дружбы студента В.Д. Зернова и профессора физики Петра Николаевича Лебедева, впоследствии выдающегося русского физика. Эта дружба не прерывалась и тогда, когда Владимир Дмитриевич стал профессором физики молодого Саратовского университета. Во всех вопросах по созданию и организации новой кафедры он непременно советовался со своим учителем, учитывал его замечания и пожелания.

Под руководством П.Н. Лебедева В.Д. Зернов подготавливает и в 1902 году представляет в Государственную испытательную комиссию два научных сочинения: “Тепловая диссициация” и “Определение декримента затухания акустических резонаторов”. В этом же году Владимир Дмитриевич выдержал государственные экзамены и получил диплом первой степени. По окончании курса обучения в университете он был оставлен при кафедре физики для подготовки к профессорскому званию, где продолжал работать под руководством профессора П.Н. Лебедева. В том же году Владимир Дмитриевич избирается на должность лаборанта кафедры физики и начинает руководить работами студентов в учебной физической лаборатории.

Одновременно работая и в физической лаборатории, и в частной женской гимназии Н.П. Щепотьевой преподавателем физики, В.Д. Зернов в 1904 году добился первой крупной удачи в науке. Его работа “Сравнение методов измерения звуковых колебаний в резонаторе”, представленная на рассмотрение Обществу любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете, была отмечена самой высокой оценкой и удостоена специальной премии В.П. Мошнина. Как отмечалось в отзыве, к несомненным достоинствам работы "…надо отнести не только предложенный им остроумный и наглядный способ измерения воздушных колебаний, но и целый ряд сделанных им целесообразных изменений в конструкциях приборов…" Комиссия по присуждению премии единодушно заключила, что Зернов "обнаружил большие знания и остроумие и продвинул вперед весьма важный вопрос…"

Двумя годами позже выходит и первый печатный труд ученого на немецком языке: "Uber absolute Messungen der Schallintensitat" (“Сравнение методов измерения абсолютной силы звука”), напечатанный в "Annalen der Physik" – немецком научном издании по физике. На одном из отдельных оттисков этой работы стоит сделанная рукой П.Н. Лебедева надпись-напутствие:

"Поздравляю Вас с первым, самым важным шагом начинающего ученого. До сих пор Вы только брали – теперь сами даете. Помните добрый совет: работайте много, сколько можете, но печатайте только тогда, когда вполне разобрались в вопросе, и излагайте только то, что важно узнать читателю-специалисту по данному вопросу. Чем короче и сжатее статья, - тем больше читателей, тем больше проку". А в 1909 году Владимир Дмитриевич защитил диссертацию на тему “Абсолютное измерение силы звука”, после чего был утвержден в ученой степени магистра физики.

Несмотря да сравнительную молодость, В.Д. Зернов уже в начале научной карьеры сумел заявить о себе крупными и оригинальными научными исследованиями, сразу же обратив на себя внимание ведущих ученых в области физики как в России, так и за ее пределами. И когда в 1937 году решался вопрос о присвоении ему степени доктора физико-математических наук без защиты диссертации, член-корреспондент АН СССР Н.Н. Андреев особенно выделял работы, выполненные именно в период с 1905 по 1909 годы.

Стремление как можно глубже и всесторонне разобраться в физике звука вызывалось двумя основными причинами: приверженностью науке и преклонением перед искусством. Другой ученик П.Н. Лебедева профессор А.К. Тимирязев писал: "Эта область была особенно ему по душе, – она соединила в одно стройное целое его увлечение физика с его стремлением к искусству – к музыке. Он был не только физиком, но и художником, большим знатоком музыки и прекрасным исполнителем". Наука и музыка – вот те два божества, на которых основывалось мировоззрение ученого, которые скрашивали его жизнь, помогая с честью выдерживать любые испытания. Его мастерству игры на скрипке могли бы позавидовать многие профессиональные музыканты. И сам Владимир Дмитриевич, ученик таких прославленных музыкантов, как К.А. Кламрот и И.В. Гржимали, мог бы стать профессиональным артистом, но судьба распорядилась по-иному. Артистом он не стал, но, по его собственному признанию, "моя причастность к искусству играла во всю мою жизнь и сейчас играет большую роль".

После защиты в 1909 году магистерской диссертации В.Д. Зернова избирают приват-доцентом физико-математического факультета Московского университета и командируют за границу с факультетской стипендией “для усовершенствования в науках”. Владимир Дмитриевич работал в Гейдельберге и знакомился с постановкой преподавания физики в высших учебных заведениях Германии и Англии. Ему посчастливилось присутствовать на лекциях Рентгена, Денара, познакомиться с научными исследованиями в лабораториях Розерфорда (Манчестер), Дж. Дж. Томсона (Кембридж), Рикке (Геттинген).

Пока В.Д. Зернов совершенствовал свои знания за границей, в России решался вопрос об открытии нового университета в Саратове. К этому времени вопрос был практически решен положительно.

“По дороге уже в Россию, — пишет в своих воспоминаниях В.Д. Зернов, — из газет мы узнали, что закон об открытии Саратовского университета утвержден и назначены первые профессора... В числе первых семи профессоров был и я”. Это известие обрадовало Владимира Дмитриевича, мысленно он был в Саратове. Радовались за сына и родители. “Папа вернулся в Москву в самом прекрасном настроении, — свидетельствует Владимир Дмитриевич. — Ему было приятно и само возвращение... и он был очень доволен моим назначением. Ну как же, его сын продолжает традицию семьи Зерновых, и тоже профессор. И это его удовлетворение вполне покрывало предстоящую разлуку и переезд наш в Саратов. Как к этому относилась мама, я что-то не помню, но мне казалось, что настроение папы передавалось и ей”.

С 1 июля 1909 года начинается саратовский период научно-преподавательской и общественной деятельности В.Д. Зернова. Среди первых семи профессоров только что открывшегося университета Владимир Дмитриевич был самым молодым – ему исполнился только 31 год, но это не мешало ему сразу же продемонстрировать свои недюжинные организаторские способности, умение убеждать в необходимости принятия того или иного решения. Его личная распорядительность и оперативность в доставке оборудования позволили в кратчайшие сроки, уже в конце сентября 1909 года, начать чтение курса физики с демонстрацией всех необходимых опытов.

“В конце июля (1909 года) я приехал один в Саратов, чтобы познакомиться с новыми товарищами-профессорами и, прежде всего, с первым ректором Саратовского университета... Василием Ивановичем Разумовским. Ему министерством и было поручено организовать университет. Надо было узнать все подробности организации, надо было уже озаботиться организацией кафедры, кабинета и лаборатории. И надо было подыскать квартиру. Василий Иванович сразу и навсегда произвел на меня глубокое и самое хорошее впечатление. Он так ласково меня принял. Так много и хорошо говорил об особенностях работы профессора в провинции, где профессор, как он выразился, стоит на “горке” у всех на виду. Конечно, этому приему я обязан и авторитету моего отца, и рекомендации моего учителя.

...Подготовив наш переезд в Саратов, я возвратился в Москву и стал хлопотать об оборудовании физического кабинета и лаборатории…

В Москве я в первую очередь отправился к Петру Николаевичу Лебедеву, чтобы посоветоваться относительно оборудования кабинета, лаборатории и проектирования предстоящей постройки физического института. Петр Николаевич тоже был очень доволен моим назначением. Я был первым из его учеников, который получил профессорскую кафедру. Мы много говорили с ним о нарождавшемся новом Институте, и Петр Николаевич помог мне сделать первые заказы у заграничных фирм.

П.Н. Лебедев рекомендовал мне в первую очередь оборудовать небольшую, но очень хорошую мастерскую и найти хорошего механика и сам помог составить мне заказ на станок и все принадлежности к нему... Когда я сказал об этом В.И. Разумовскому, — он был удивлен, зачем кафедре физики нужна механическая мастерская, но авторитет Петра Николаевича его “победил”, и впоследствии, когда мастерская начала работать, он часто вспоминал, как он был не прав, сомневаясь в необходимости такой мастерской. Много раз впоследствии мне приходилось отстаивать мастерские при физических лабораториях перед администрацией и не всегда так успешно, как это было в первых числах моей профессорской деятельности. ...В начале сентября уже много вещей и для нашего жилья, и для оборудования кабинета и лаборатории были отправлены в Саратов...

…В конце сентября (1909 года) начались лекции. Первый прием был рассчитан на сто человек. Было принято с небольшим сто. Состав был необычный. Дело в том, что прием в другие университеты был уже закончен, и на первый курс Саратовского университета (медицинского факультета) были приняты лица, которые почему-либо не могли попасть в другие университеты. Казалось бы, что это обстоятельство должно было дать плохой набор. Но, как оказалось, новые студенты проявили исключительно высокие качества, и из них впоследствии получился ряд профессоров. Они очень интересовались и своей специальностью, и своей новой “Alma Mater” — Саратовским университетом. Мы всех их знали и многих даже звали по имени и отчеству.

Если мне не изменяет память, я читал первую лекцию 27-го сентября. На лекции были, конечно, все студенты во главе с деканом И.А. Чуевским. Говорил я о значении для врача естественно-исторического образования и о вреде фельдшеризма. Тема эта была мне хорошо знакома из разговоров с папой — он... был сторонником широкого образования и считал его для врача особенно необходимым. На первой же лекции я говорил и о задачах и методах исследования в физике.

Несмотря на то, что прошло только два месяца с самого начала хлопот об оборудовании физического кабинета, я уже первые лекции мог читать, показывая нужные опыты.

...В качестве лекционного ассистента... я привез из Москвы Ивана Максимовича Серебрякова. Он был механиком в Физическом институте при лаборатории профессора Соколова. Я знал его еще со студенческих времен. Он учил меня мастерству, которое в школе Лебедева считалось обязательным... Иван Максимович был хорошим механиком, но совершенно... неопытным в лекционном эксперименте. ...Для меня было в высшей степени полезно то, что в первые годы мне все лекционные эксперименты приходилось приготавливать самому и учить экспериментированию моего помощника. Очень многие современные лектора экспериментировать не умеют и находятся в руках своего лекционного помощника. А я могу всякого лекционного ассистента многому научить, что до сих пор и делаю, да и на лекциях перед слушателями я в громадном большинстве случаев экспериментирую сам, что производит гораздо больший эффект...

Через два-три года И.М. Серебряков сделался отличным лекционным ассистентом. Его высоко ценили не только на кафедре физики, но и соседи по лабораториям. Гордягин, Вормс, да и сам В.И. Разумовский завидовали, что у меня такой хороший ученик. К сожалению, Иван Максимович очень рано умер…”

В.Д. Зернов вошел также в состав Строительной комиссии по возведению собственных зданий университета, после чего главным делом ученого стала забота о физическом институте, строительство которого началось 30 апреля 1911 года. Ученый извещал жену:

"Сегодня начали земляные работы по институту. Начали стройку с первой весенней грозой и дождем. Мюфке говорит – это хорошо: "Святой водой начало работ окроплено". Строительство завершилось в конце 1913 года. "Институт готов, - сообщал ученый радостную весть жене. – Вот все, что мне надо. А институтом я очень доволен. Такой он симпатичный. Мне кажется, он симпатичнее всех зданий, или уж от того, что мой".

Здесь же застали В.Д. Зернова и революционные события 1917 года. Он с огромным воодушевлением встретил Февральскую революцию и падение самодержавного строя, но довольно прохладно отнесся к событиям Октября. Но несмотря ни на что он продолжал добросовестно исполнять свои обязанности. Возглавив с 5 сентября 1917 года открывшийся в Саратовском университете по решению Временного правительства физико-математический факультет, он старательно собирал для него научно-преподавательский состав: пригласил многих талантливых ученых – физиков и математиков, чьи имена впоследствии прославили отечественную науку – С.А. Богуславского, И.И. Привалова, В.В. Голубева.

28 сентября 1918 года В.Д. Зернов был избран ректором Саратовского университета.

“Осенью — в сентябре 1918 года — предстояли перевыборы ректора. П.П. Заболотнов на этот раз отказался от выставления своей кандидатуры. Ему было не под силу и не по характеру регулировать сложные взаимоотношения, которые возникли между университетской администрацией, и новыми властями. Большая группа профессоров — теперь Совет состоял уже из профессоров всех факультетов, т.к. с осени 1917 года начали функционировать и физико-математический, и юридический, и филологический факультеты — выдвинула мою кандидатуру, были и противники... Несмотря на очень большие хозяйственные затруднения и сложные взаимоотношения с администрацией, мне удалось без всяких компромиссов довольно благополучно вести университетский корабль, охраняя его независимость... и не впадая в особые конфликты с общей администрацией.

Так как при первом избрании на должность ректора я был избран не единогласно, то осенью 1919 года я... потребовал “вотума доверия” и назначил новые выборы. На этот раз я был избран единогласно. За 1919—1920 годы произошли большие изменения в жизни университета: в состав Правления и Совета вошли представители студенческих и городских организаций. Все это совершалось довольно болезненно, но мне удалось провести эти революционные новшества без скандалов и удерживать руководящую роль за основным Советом и Правлением, состоящим из профессоров.

С городскими и губернскими властями (горисполкомом, губисполкомом) отношения были корректные, как между союзными великими державами, а с губоно, пожалуй, даже дружественные”.

Его ректорство выпало на исключительно тяжелые в организационном и хозяйственном отношениях годы:

“…В конце августа 1920 года я поехал в командировку в Москву... В Москве мне нужно было хлопотать по различным университетским делам: предстояло обеспечить клиники медикаментами и перевязочным материалом, а затем возник вопрос о присоединении сельскохозяйственного института к университету в качестве факультета, и еще какие-то дела...

...В первую очередь я отправился в Наркомздрав к Н.А. Семашко. Николай Александрович очень внимательно отнесся к нашим нуждам. Я рассказал ему, что клиники находятся в очень тяжелом положении, т.к. в Саратове ничего нет, а из Москвы мы уже давно ничего не получаем. Николай Александрович сейчас же распорядился полностью удовлетворить все наши заявки, и секретарь вскоре погрузил все запасы в вагон и повез ...полученное в Саратов. Мы получили целый вагон, если не два, всяких медикаментов, ваты, бинтов, инструментов и проч…”.

Неожиданную черту в деятельности его на посту профессора и ректора подвел арест ученого в марте 1921 года.

“...Мы легли спать. Стучат в дверь... Входят два милиционера ...предъявляют ордер на обыск. ...Перерыли весь мой письменный стол. ...Обнаружили маленький кинжальчик (кавказский) в серебряных ножнах, но по измерению он под оружие не подошел. У нас действительно ничего криминального — ни тайного, ни явного — не было. ...Кончился обыск, и мне предъявили ордер на арест.

...Было еще почти темно. Была оттепель и грязь на улицах. Когда мы подошли к тюрьме, начало светать. ...В помещении тюрьмы было темно, мигали керосиновые лампы. В коридоре стояла очередь арестованных перед столиком, за которым производилась регистрация прибывающих. Я увидел массу знакомых. Тут были и профессора Какушкин и Быстренин, начальник Рязанско-Уральской (железной) дороги Ив. Ив. Бенишевич... Оказалось, что в эту ночь было арестовано громадное количество людей из саратовской интеллигенции... Большинство было в искреннем недоумении, что за причина их ареста?

...Арестованных было так много, что в камеру, рассчитанную на двадцать человек, было помещено более пятидесяти. Это были совершенно “дикие”, т.е. ни к каким партиям не принадлежащие люди, совершенно различных профессий и образа мыслей. ...Против нашей камеры помещались арестованные меньшевики — это была очень шумная компания. Они постоянно чего-то требовали: то улучшения пищи, то письменных принадлежностей. И вот как-то вечером слышим мы, — выводят наших соседей в коридор, и начальник тюрьмы, который, по-видимому, был в сильном градусе, после краткого разговора стал орать на выстроенных заключенных: “Вот я покажу вам письма писать! Всех к стенке поставлю!” — и дальше в таком же духе. Кормили отвратительно. Приносили в жестяных умывальных тазах какую-то серую баланду, в которой попадались маленькие разваренные рыбки.

...По вечерам мы устраивали нечто вроде “самодеятельности”. Рассказывали разные вещи: например, Ив. Ив. Бенишевич рассказывал об испытаниях паровозов. ...Рассказывал и я — один раз о “теории относительности”, а потом участвовал в чтении стихов...

Время от времени то одного, то другого вызывали на допрос... Вызывали на допрос и меня...”

Поводом для ареста послужило выступление В.Д. Зернова перед верующими в Александро-Невском соборе с лекцией на тему: "Рассеяние энергии и разумное начало в мироздании", в которой ученый не скрывал своего положительного отношения к вере и религии. Не отказался он от своих убеждений и после ареста. На допросе 31 марта 1921 года ученый открыто заявил:

"Религию препятствием к осуществлению коммунизма не считаю, в том лишь случае, если ее понимать правильно, т.е. как усовершенствование личности. Религия связывает нравственность человека, а потому наука без религии будет однообразна и поведет к падению нравственного облика человечества. Утверждаю, что мои лекции контрреволюционного характера не имели".

Не имея на руках каких-либо улик против В.Д. Зернова, как, впрочем, и всех остальных задержанных, допросы не носили четкого и целенаправленного характера. Иной раз вопросы следователей вызывали у арестованных искреннее недоумение: что хотят услышать от них и зачем так часто их вызывают на допросы? Продержав таким образом “подследственных” несколько часов у себя в кабинете, следователь отправлял их обратно в камеру.

“Не помню уж, сколько времени мы сидели в этой тюрьме. Наступила теплая весенняя погода. Нас перевели в здание которое называлось “концентрационный лагерь”. В сущности, это была та же тюрьма... Нас вели в строю, окруженном тюремной стражей, которая держала оружие на изготовке, а начальник тюрьмы... демонстративно размахивал револьвером. Все это, конечно, было совершенно излишне. Никто из нашей компании не собирался бежать. Я лично как-то ко всему этому относился спокойно. Единственно волновало меня, как там Катенушка (так ласкательно называл Владимир Дмитриевич свою жену Е.В. Зернову) с ребятами...”

Последнее подтверждают и те немногие письма, которые В.Д. Зернову удалось послать жене из тюремной камеры.

“Золотко мое Катенушка и милые детки! — писал он в одном из таких писем. — Как-то вы живете? Сыты ли? Это меня тревожит... Я здоров. Молю бога, чтобы вы были здоровы”. “Не имею об вас никаких известий — это самое грустное, — говорится в другом письме. — ...Жалко мне вас, мои золотые, что вы беспокоитесь и ждете. Лишь бы вы были здоровы. Я здоров, питаюсь хорошо”.

Только по-настоящему преданный и любящий человек мог написать эти строки. Владимир Дмитриевич всеми правдами и неправдами добивается свидания с женой и профессорами университета, ему не терпится узнать подробности обо всем случившемся. И такие свидания удается устроить. Вот как В.Д. Зернов пишет об этом в своих дневниках.

“За время сидения в этом помещении (т. е. “концентрационном лагере”) я имел два свидания — одно незаконное с Катенушкой, его устроил А.А. Богомолец, а другое официальное с В.В. Голубевым, который замещал меня, как ректора.

...От Вл. Вас. Голубева я узнал интересные вещи. Он сообщил, что по поводу массовых арестов в Саратов из Москвы была прислана комиссия во главе со Смидовичем, которая должна была выяснить причину этих арестов... Комиссия будто бы потребовала, чтобы арестованным были предъявлены обвинения или... арестованные должны быть освобождены. Саратовские власти, которые этот массовый арест осуществили, отвечали, что они обвинений, достаточно обоснованных для возбуждения судебного дела, предъявить не могут, но и освобождать массу людей также не решаются, т.е. это-де произведет “сенсацию”.

...Оказалось, что поводом к арестам явилась нервозность ЧК, которая была вызвана действиями... полковника Антонова, который с небольшим отрядом буйствовал в Саратовской области: грабил поезда, жег станция, — мы на пути в Москву видели разграбленные вагоны и догорающие станции”.

По приезде в Москву под усиленной охраной узники пешим порядком были отправлены на Лубянскую площадь, где размещалась ВЧК, а оттуда прямо в Бутырскую тюрьму. Были и допросы, и неизвестность, и вновь допросы. Но все же настал день 13 мая, когда В.Д. Зернов получил свободу, но лишился навсегда возможности вернуться в Саратов.

“...Прямо из Бутырок я прошел к П.П. Лазареву... Он рассказал мне, что в моем освобождении принимали участие он сам, Н.А. Семашко и профессор Тарасович. Они подписали втроем нечто вроде поручительства...”.

Уже на следующий день после своего освобождения из Бутырской тюрьмы Владимир Дмитриевич в письме к жене сообщал:

“Золотые мои, ненаглядные... Вот я и на свободе, но в Саратов меня не пускают. Нельзя мне сейчас же приехать к вам, мои милые. Вчера долго говорил с Семашко — ему я главным образом и обязан освобождением. Он отнесся ко мне очень хорошо и с первого слова стал уговаривать не возвращаться в Саратов, обещая всякое содействие в устройстве в Москве. Верно, уж судьба такая...”

Вот так в 1921 году В.Д. Зернов неожиданно расстается с Саратовским университетом. Если подвести итоги саратовского периода жизни и деятельности замечательного ученого, то можно, выражаясь словами его сослуживцев — профессоров Саратовского университета, сказать:

“После революции Владимиру Дмитриевичу выпала почетная роль первого революционного ректора и вместе с ней ответственная и благодарная задача — преобразовать высшее учебное заведение с одним факультетом в полный университет. С этой трудной задачей Владимир Дмитриевич справился с исключительным тактом и успехом, подобрав квалифицированный состав преподавателей и профессоров, наладив учебную и научную работу и организовав сложное хозяйство в тяжелые годы послевоенной разрухи. Благодаря усилиям Владимира Дмитриевича новый Саратовский университет быстро занял видное место среди высших учебных заведений молодой Советской Республики”.

Осенью 1921 года В.Д. Зернов принимает заведование кафедрой физики во втором Московском государственном университете и в Ломоносовском институте. А через три года, с весеннего полугодия 1924 года, по конкурсу Владимир Дмитриевич избирается профессором и заведующим кафедрой физики Московского института инженеров железнодорожного транспорта (МИИТ) и был по совместительству профессором Московского высшего технического училища им. Н.Э. Баумана (МВТУ). Тем не менее, по его собственному признанию, "удавалось кое-что делать и по научной части". К приоритетным направлениям данного периода следует прежде всего отнести его работу о табличном и механическом гармоническом анализе, коллективные исследования по вопросам звуко- и теплопроводности строительных материалов, а также внутреннему трению при кружильных колебаниях. В 1925-1928 годах В.Д. Зерновым был подготовлен и издан вузовский учебник по физике ("Конспект лекций по физике". Ч.1-3), в январе 1938 года явившийся поводом для обвинения автора в приверженности идеалистическому мировоззрению.

Этот по сути дела прямой политический донос, направленный на дискредитацию чести и достоинства ученого, серьезных последствий для В.Д. Зернова, к счастью, не имел. Он по-прежнему продолжал заведовать кафедрой в МИИТе и читать лекции в МВТУ. В годы Великой Отечественной войны вместе с другими сотрудниками МИИТа был эвакуирован в Новосибирск, с ними же возвратился в Москву. Но возраст и выпавшие на его долю тяжелые испытания давали о себе знать. 30 сентября 1946 года во время лекции в Баумановском институте В.Д. Зернову стало плохо. Не приходя в сознание, он скончался.

Таковы главные этапы жизненного пути В.Д. Зернова – талантливого и незаурядного человека, однажды посвятившего себя служению науке и просвещению и до последних дней не изменившему своему выбору.

Использованные материалы:: - Соломонов В. Первопроходцы университетской науки: Коллективный портрет первых профессоров и студентов Саратовского университета. – Саратов: Издательство Саратовского университета, 2000.
- Соломонов В., Чернышов А. Созвучие интегралов и сонат. - Годы и люди. Вып.4. - Саратов: Приволжское книжное издательство, 1989.