Бакулев А.Н.

В популярном некогда кинофильме “Сельская учительница” есть эпизод, где Вера Марецкая, исполнявшая заглавную роль, везет в город своего талантливого ученика с надеждой устроить его в гимназию. Однако закосневшее в сословных предрассудках гимназическое начальство отказывается принять на казенный кошт крестьянского сына, несмотря на то, что тот с блеском сдает все экзамены. Нечто подобное случилось и с деревенским пареньком Сашей Бакулевым, с той лишь разницей, что ему все-таки удалось по окончании земской школы поступить в гимназию благодаря самоотверженным усилиям его сельской учительницы Градиславы Кирилловны Орешниковой. Она первая обнаружила незаурядные задатки своего ученика и, к счастью, обладала достаточно сильным и твердым характером, чтобы пробить все сословные перегородки дореволюционной системы образования.

Летом 1911 года 20-летний выпускник гимназии Александр Бакулев приезжает в Саратов поступать на медицинский факультет недавно открытого нового российского университета. Он размещался тогда еще во временных помещениях, арендованных в разных местах города. Лишь через два года на городском пустыре выросли университетские корпуса, спроектированные архитектором Карлом Мюфке, сразу покорившие саратовцев строгой красотой и изяществом своих башенок, лепных карнизов, монументальной торжественностью колонн. Это был настоящий храм науки. И не без внутреннего трепета ступил бедно одетый вятский парень на его широкие каменные ступени.

В том же, 1911 году профессорско-преподавательский состав университета во главе с ректором В.И. Разумовским приветствовал на кафедре госпитальной хирургии нового профессора. После ряда бюрократических проволочек, устроенных твердолобым царским министром просвещения Кассо, им был утвержден земский врач С.И. Спасокукоцкий. Так судьба с самого начала свела будущего учителя и будущего ученика. Александру Бакулеву посчастливилось стать слушателем первой лекции С.И. Спасокукоцкого.

Один за другим промелькнули годы студенчества. Близилось время выпуска, и Бакулев уже с волнением затверживал про себя слова “Клятвы Гиппократа”, или, как тогда говорили, лекарской присяги, которую подписывал каждый выпускник, покидая стены университета. Однако учеба была прервана грянувшей империалистической войной. В 1915 году Бакулев направляется в действующую армию. Западный фронт. Полевые госпитали. Смерть, страдания раненых. Бесконечная вереница окровавленных, иссеченных пулями и осколками тел. Так, под свист немецких пуль и разрывы снарядов, проходят два года войны, заполненные тяжелой, изнуряющей работой. Но это был тоже своего рода университет. Университет полевой хирургии, вооруживший Бакулева бесценным опытом, который очень пригодился ему впоследствии.

После Февральской революции зауряд-врач полка Бакулев откомандировывается в Саратовский университет для завершения образования. Так получилось, что диплом врача был вручен ему уже при Советской власти. Шел 1918 год. Поволжье, как и вся страна, охвачено гражданской войной. Выходец из бедной крестьянской семьи, Бакулев без колебаний принял Октябрьскую революцию, воплотившую вековечную мечту крестьянства о земле и воле. Теперь, после выпуска, он также без колебаний уезжает служить врачом в части Красной Армии. Был младшим врачом эвакогоспиталя в Сызрани. Затем назначается хирургом в один из госпиталей Саратова.

В 1922 году, демобилизовавшись из армии, Бакулев поступает ординатором в клинику Спасокукоцкого. Сейчас трудно восстановить все обстоятельства, сопутствовавшие этому важнейшему в его жизни событию. Зато хорошо известны те требования,. которые Сергей Иванович предъявлял к поступающим в ординатуру. Одному из них (бывшему сельскому врачу) он поставил пять условий. Кроме тех, что имели прямое отношение к его научной подготовке, были среди них и такие, носящие полушутливый, полусерьезный характер: не жениться, находясь в ординатуре; не курить; изучить иностранный язык.

Как видим, Спасокукоцкого интересовала не только научная и профессиональная сторона дела, но и духовные запросы начинающего ученого и даже его быт. При этом Сергей Иванович не любил длинных наставлений и всегда старался учить, прежде всего, собственным примером. Приходил он в клинику точно с началом рабочего дня, а уходил лишь после того, как заканчивал все свои дела. Наравне со всеми нес дежурства, не делая для себя никаких исключений. Такой же добросовестности и высокой культуры в исполнении обязанностей требовал ото всех своих учеников.

Ординатура у Спасокукоцкого была не только блестящей школой хирургии, но и школой научного дерзания, научного предвидения, основанного на беспощадном критическом анализе предшествующей работы. Вспоминая впоследствии об этом незабываемом времени, А.Н. Бакулев отмечал:

Ординатура была трехлетней. За это время Спасокукоцкий внимательно присматривался к каждому ординатору, переводя затем наиболее способных в ассистенты. И старался как можно быстрее проверить молодежь в деле. Но допускал к самостоятельной операции лишь в том случае, если убеждался в основательной подготовленности своего подопечного: прекрасном знании методики предстоящей операции, хорошо продуманном плане ее и т. д. Александр Бакулев же пришел в клинику, уже имея достаточный опыт работы в госпиталях. Учитывая это, Спасокукоцкий сразу назначил его врачом-дежурантом, тем более что первое время он и жил при клинике. С самого начала он много оперировал, быстро обратив на себя внимание Сергея Ивановича своей хирургической одаренностью. Приступая к какой-нибудь срочной операции, Бакулев всегда звонил на квартиру Спасокукоцкому.

- В добрый час! — слышался в телефонной трубке спокойный, ободряющий голос Сергея Ивановича.

Бакулев начинал операцию. Но нередко бывало так, что, несмотря на позднее ночное время, Спасокукоцкий неожиданно появлялся в операционной. Сделав жест рукой, чтобы на него не обращали никакого внимания, профессор молча наблюдал за операцией. И только при возникшем затруднении помогал советом, указанием или же начинал ассистировать сам. Был у Бакулева в клинике и еще один добрый друг и наставник — Надежда Васильевна Алмазова, ставшая к тому времени его женой. Правая рука Спасокукоцкого, блестящий хирург, восхищавшая всех своим мастерством, она имела в клинике непререкаемый и заслуженный авторитет. И возможно, в ореоле ее славы Бакулеву было даже труднее самоутверждаться как хирургу и начинающему ученому, ибо на первых порах многие были склонны видеть в нем лишь мужа Алмазовой. Однако пройдет совсем немного времени, и имя молодого ассистента станет вполне равноправно звучать вместе с именами Алмазовой, Краузе и других известных учеников Спасокукоцкого. Бакулев не только успешно овладел методикой общей хирургии, но и весьма активно включился в научную работу, обнаружив огромное трудолюбие и чувство ответственности — качества, которые особенно ценил в своих учениках Спасокукоцкий. Не случайно именно Бакулеву в 1925 году, то есть в первый год его ассистентства, Сергей Иванович поручает выступить на Всероссийском съезде хирургов с докладом об использовании методов энцефалографии и вентрикулографии, которые молодой ученый разработал и практически применил в клинике. Эта работа принесла ему известность как одному из пионеров нейрохирургии.

Подводя итоги своей многолетней работе в Саратове, Спасокукоцкий отмечал, что не менее, чем научными достижениями, он гордится прекрасно подобранным, дружным и работоспособным коллективом клиники. В отношении к нему Сергей Иванович предпочитал употреблять слово “семья”: “дружная семья помощников”. И первыми среди равных в клинике по праву называли И.В. Алмазову, А.Н. Бакулева, Н.И. Краузе.

Н.И. Краузе стал преемником Сергея Ивановича на кафедре госпитальной хирургии, которую он, приняв из рук своего учителя, бессменно возглавлял затем в течение многих лет. Блестящая будущность ожидала и Н.В. Алмазову, если бы ее жизнь не оборвалась безвременно от неудачно сделанной ей операции. А Бакулев в 1926 году уезжает вместе со Спасокукоцким в Москву, где ему было суждено до конца разделить с Сергеем Ивановичем трудный и славный путь в науке.

1-я Градская больница, где располагалась факультетская хирургическая клиника II Московского университета, стояла на Большой Калужской улице. Замощенная ровными шашечками крепкого булыжника, пробитого кое-где жесткой щеткой травы, она удивительно напоминала подобные ей саратовские улицы. И Бакулев, спеша по утрам в клинику, иногда чувствовал себя так, будто никуда не уезжал из Саратова и идет сейчас где-то по Астраханской к просвеченным золотистой солнечной дымкой корпусам университетского городка.

Вопрос с жильем для Бакулева был еще не решен, и Сергей Иванович, не долго думая, поселил его в своем несколько мрачноватом и пока еще полупустом кабинете с высоченным старинным сводчатым потолком. Квартира Спасокукоцкому была отведена в находившемся неподалеку от клиники здании Голицынского корпуса, построенного знаменитым русским архитектором Казаковым.

Это было очень горячее и хлопотное время. Сергей Иванович сразу взял решительный курс на перестройку всей работы клиники. Только так можно было назвать те научные и организационные мероприятия, которые он с присущей ему энергией и целеустремленностью стал проводить с самого начала. Ибо многое из того, что досталось ему в наследство от его предшественника профессора А.Ф. Рейна, не устраивало Спасокукоцкого коренным образом. Может быть, оттого, что он еще не до конца стряхнул с себя груз прежних дел и забот, эти первые месяцы работы в новой клинике были для него, прежде всего, временем сопоставлений. И вот что удивительнее всего: Саратовская клиника с ее “нищенской обстановкой работы”, как признавал сам Сергей Иванович, на самом деле оказалась гораздо выше рейновской и по научному уровню, и по результатам хирургической работы.

В клинике А.Ф. Рейна преобладающим было консервативное хирургическое направление. И хотя слово “консервативный” в медицине не имеет отрицательного оттенка, означая лечение без оперативного вмешательства, в данном случае оно воспринималось именно так. Спасокукоцкого, конечно, никак не могло устроить то, что даже при остром аппендиците здесь выжидали, оттягивая операцию. С его приходом в клинике немедленно приступили к крупным, сложным операциям. Второе, что сразу насторожило Сергея Ивановича, — это высокий процент послеоперационных нагноений — 10 (в Саратовской клинике — 3—4). Спасокукоцкий знал, что дело тут не только в хирургах. Асептика зависит от всех участников операции, а если брать шире, от всех работников клиник и, в конечном счете, от постановки дела в целом. Асептика немыслима без строжайшей дисциплины — в операционной, в палатах, везде и всюду. Поэтому борьбу за асептику Спасокукоцкий начал с жесткого требования безукоризненного выполнения общего распорядка работы клиники. И в этом он не знал ни послаблений, ни исключений.

Надо сказать, что не всем работникам клиники оказались по плечу новые требования. Среди них был и старший ассистент Розен, вскоре покинувший клинику. Спасокукоцкому не пришлось долго искать подходящую замену. Такой человек давно уже был у него под рукой. Старшим ассистентом стал Александр Бакулев. Вслед за этим произошло описанное в книге М.Г. Спасокукоцкой событие, давшее толк оживленным пересудам в клинике. На освободившееся ассистентское место претендовали сразу два бывших ординатора Рейна. Ничего не говоря о своем решении, Спасокукоцкий назначил им одну и ту же операцию: ампутацию бедра при саркоме голени. Встав за соседние столы, претенденты приступили к операции. По окончании ее Спасокукоцкий взбудоражил всех неожиданным сообщением: ассистентом будет тот, чья операция будет более качественной и даст более благоприятный исход.

Через некоторое время коллеги поздравили с ассистентской должностью И.И. Михалевского. У оперированного им больного рана зажила первичным натяжением, то есть без нагноения. Добавим, что ассистировал Михалевскому Бакулев. Новый старший ассистент лишний раз подтвердил, что владеет асептикой, как тогда говорили, “на ять”. И в этом смысле он проявил себя истинным учеником Спасокукоцкого. Ведь сам Бакулев начинал когда-то с гнойной хирургии, где роль асептики велика, как нигде. Да и все ее достижения связаны с изучением гнойной инфекции.

Еще в Саратове, после поступления в клинику Спасокукоцкого, Бакулев заметил, что молодые ординаторы и ассистенты не слишком охотно идут в гнойное отделение. И не только потому, что вид гнойных ран, тяжелый смрадный запах далеко не благоприятствовали и без того мучительно напряженной работе хирурга. Самые сложные и интересные операции: резекция желудка, удаление злокачественных опухолей и т. д. — делались в “чистом” отделении. Естественно, что молодых людей влекло именно туда. Другого мнения придерживался Спасокукоцкий. Как считал он, лишь тот хирург будет успешно работать в “чистом” отделении, который до этого прошел через гнойное. Ибо только там он может научиться предупреждать и результативно бороться с гнойной инфекцией. И Сергей Иванович убежденно заявлял: “Путь хирурга лежит через гнойную хирургию”.

Впрочем, Спасокукоцкий в гнойное отделение принудительно никого не толкал. Он всегда искал и находил добровольцев. Одним из них и был Бакулев. Александр, как уже говорилось, увлекся нейрохирургией. Успешно разработал метод энцефалографии, который затем попытался применить при абсцессах (гнойниках) мозга. Он возглавил серию работ, связанных с операциями на мозге. Поначалу его внимание привлекли данные оперативного лечения абсцессов мозга на фронте. Дело в том, что их часто вскрывали на месте, в прифронтовых госпиталях. При этом на короткое время раненым делалось лучше, но затем наступало ухудшение, и они гибли. Александр Николаевич объяснил это следующим образом. Всякий абсцесс “отгораживается” от здоровой ткани воспалительным реактивным валом, из которого затем образуется плотная капсула. При быстром опорожнении гнойника происходит, по выражению Бакулева, “надлом” капсулы, что приводит к менингиту или прорыву инфекции в желудочки мозга. Сохранить целостность капсулы — вот в чем заключается задача хирурга. От ее выполнения зависит, быть или не быть послеоперационным осложнениям.

На первых порах Бакулев по мере удаления гноя из полости абсцесса вводил туда небольшое количество раствора йодоформа или риванола. Таким образом, затормаживалось развитие отрицательного давления, ломающего капсулу. Учитывались, конечно, и бактерицидные свойства вводимого раствора. “Однако при всем доверии к антисептическим средствам, — замечал Александр Николаевич, — никто не может отрицать повреждающего действия этих жидкостей на ткани...”

Встал вопрос о замене их каким-нибудь индифферентным веществом. И тут Бакулеву неожиданно помогла... энцефалография, которую он, как уже говорилось, впервые применил в 1923 году. Дело в том, что успех пункции во многом зависит от того, насколько ясно хирург может представить себе “топографию” абсцесса, то есть его точное расположение и форму. При огнестрельных повреждениях черепа делать это было сравнительно легко: место ранения указывало и место предполагаемого гнойника. Впрочем, и здесь это не являлось правилом. А как же быть при мозговых опухолях с неопределенной локализацией? И вот тут-то Бакулев и вспомнил об энцефалографии, которая могла стать для хирурга сильным оружием при самых сложных в диагностическом отношении случаях. Правда, какое-то время в клинике сильно колебались. Во-первых, против применения энцефалографии при абсцессах предостерегали крупнейшие зарубежные авторитеты. Такие, например, как берлинский профессор Ферстер, в клинике которого Александр Николаевич изучал черепно-мозговую хирургию во время своей заграничной командировки в 1928 году. Во-вторых, и по собственному опыту Бакулев знал, что это не всегда безопасный способ.

Лед тронулся в январе 1927 года. Именно на этот день Бакулев назначил энцефалографию очень тяжелому больному, полностью потерявшему способность к передвижению. Предпринятый риск полностью оправдал себя. Были обнаружены два абсцесса, излеченные пункциями. Сначала перед энцефалографией Бакулев вводил в гнойник в качестве контрастной массы раствор бромистого натрия. Но он вызывал осложнения. Поэтому решили заменить его воздухом. И тут оказалось, что он обладает к тому же и лечебными свойствами. По-видимому, благодаря воздуху изменялись условия развития инфекции, и она гибла.

Обо всем этом и вспомнил Бакулев, подыскивая вещество, которое могло бы послужить контрольным средством при пункциях. Решили остановиться на воздухе. Полученные вскоре результаты превзошли все ожидания. Воздух создал наиболее совершенную тампонационную подушку. Он одновременно и равномерно давил на каждую точку полости абсцесса, раздувая ее, словно оболочку парашюта. Это не только обеспечивало тщательную эвакуацию содержимого гнойника, но и облегчало в дальнейшем определение его положения, глубины и величины, сокращало сроки лечения.

Таковы только некоторые эпизоды, взятые из истории оригинального метода лечения, впервые примененного в нашей стране. С успехом разработанные Бакулевым приемы, говоря словами Спасокукоцкого, превратили его “в стройную, нежно действующую лечебную систему”. Эта работа нашла завершение в докторской диссертации Александра Николаевича, опубликованной в виде монографии в 1940 году.

В конце трудного, но уже исполненного радостных надежд военного 1943 года умер Сергей Иванович Спасокукоцкий. Он сам поставил себе диагноз. Давно уже знал о своей неумолимой болезни, исподволь подтачивавшей его силы. Но по его внешнему виду никто бы не смог догадаться, что этот человек знает о том, что уже обречен, что за перекрещенными бумажными полосами окнами догорают его последние дни. Изо дня в день продолжал Сергей Иванович заниматься своим делом. Только, может быть, почаще и подольше беседовал с учениками. Последнюю операцию он произвел за три дня до своей кончины...

Клинику возглавил А.Н. Бакулев, поставивший отныне задачей всей своей жизни завершить искания учителя.

Спасокукоцкого можно было назвать стратегом хирургии. Избираемые им решения почти всегда становились классическими. К числу труднейших проблем, избранных в свое время Спасокукоцким, в первую очередь надо отнести легочную хирургию.

21 августа 1946 года. 30 октября 1946 года. Эти даты самых первых успешных операций на легких стоят, словно верстовые столбы утомительно напряженного, полного мучительных разочарований, но все-таки счастливо пройденного пути. Это был наиболее активный период в развитии легочной хирургии, когда вслед за почином, сделанным Бакулевым, к радикальным операциям на легких подключались все новые и новые хирурги: В.Н. Шамов, А.В. Герасимова, А.А. Куприянов, Ф.Г. Углов, Б.Э. Линберг, А.А. Вишневский и другие.

А становление новой ветви хирургии началось еще задолго до этого. И здесь в числе первых следует назвать имя русского ученого Ф.Р. Киевского, работавшего в конце XIX века. Многочисленными опытами на животных он доказал самое главное: при необходимости можно без большого риска удалить часть легкого или все легкое целиком. И человек после этого не только навсегда избавится от тяжелого недуга, но будет жить полнокровной жизнью, трудиться наравне со всеми.

Бакулев проявил интерес к хирургии гнойных заболеваний плевры сразу после окончания университета. Уже с того времени он начал изучать материалы, относящиеся к грудной хирургии, не допустив перерыва даже во время Великой Отечественной войны, когда всю основную работу он вел в эвакогоспиталях как главный хирург фронта, а затем эвакогоспиталей Москвы. Бакулеву довелось стать свидетелем и участником первых смелых попыток Спасокукоцкого оперировать на легких. Не всегда удачные, они сыграли, тем не менее, поистине историческую роль в развитии отечественной хирургии. И не только в разработке методов хирургического лечения, но и в преодолении психологического барьера, из-за которого хирурги часто уклонялись от подобного рода операций.

Как отмечал А.Н. Бакулев, страх перед пневмотораксом долгое время сдерживал развитие грудной хирургии. Раньше он казался смертельным, и это заставляло хирургов избегать широкого раскрытия грудной полости. В конце войны хирурги получили для борьбы с пневмотораксом усовершенствованные прессионные аппараты. Кстати сказать, подобный аппарат немецкого производства был еще в Саратовской клинике Спасокукоцкого, и Сергей Иванович успешно применял его при операциях. Принцип его работы напоминает несколько кузнечные мехи. Представим себе, как в плевральную полость после ее вскрытия ворвался атмосферный воздух. Легкое съежилось, сделалось с кулачок, дыхание остановилось. В этот момент на лицо больного надевают специальную маску, и в легкое из прессионного аппарата ударяет живительная струя кислорода. Одновременно из легкого отсасывается углекислота. Несколько минут усиленной “вентиляции” — и больной ожил, почувствовал себя лучше. Опасность пневмоторакса миновала. Операция продолжается. Эту сложную новейшую аппаратуру одним из первых в стране применил А.Н. Бакулев.

Другая опасность, подстерегавшая хирурга, — прорыв инфекции в плевральную полость. Чтобы преградить ей доступ, в плевре искусственно делали спайки, словно бы прошивали ее. Однако опасность инфекции была в значительной степени преодолена только после усовершенствования техники операции, а главное — с началом широкого применения антибиотиков. Впрочем, в какой-то период это стало камнем преткновения между хирургами и терапевтами. Дело в том, что под воздействием настойчивой терапии антибиотиками гнойное заболевание легких сводится на нет, и больные даже выписываются из больницы. Такое выздоровление Бакулев называл “кажущимся”. Болезнь словно бы маскируется, создавая видимость кажущегося благополучия. Но за этой обманчивой видимостью разрушительный процесс в легких продолжается, и теперь он еще более опасен, так как скрыт от взгляда врачей. Поэтому Александр Николаевич выступал за решительный пересмотр врачебной тактики при лечении абсцессов легких. И, прежде всего, надо было отказаться от деления их на “терапевтические” и “хирургические”. Еще Спасокукоцкий доказывал необходимость раннего оперирования абсцессов. Отстаивая эту точку зрения, Бакулев всегда ратовал за то, чтобы больных с того момента, как у них диагностирован абсцесс легких, передавали хирургам.

Наконец, огромное значение для развития легочной хирургии имели современные методы обезболивания, разработанные в нашей стране А.А. Вишневским. Обезболиванием погашаются сильные раздражения нервных окончаний, что предупреждает развитие шока. Бакулев начал оперировать под эндотрахеальным наркозом, который был внедрен в клинике его учеником Е.Н. Мешалкиным и другими ведущими хирургами. Впрочем, эндотрахеальный наркоз Спасокукоцкий практиковал в Саратовской клинике еще с 1912 года. В дальнейшем Бакулев вновь обратился к этому способу обезболивания, оказавшемуся столь важным для грудной хирургии. Суть его заключается в том, что через специальную трубку в легкое подается смесь паров эфира с кислородом, чем достигается общая анестезия (обезболивание). Совершенствуя этот способ, Бакулев для предупреждения шока стал применять его в сочетании с местной анестезией.

Успешное решение этих и многих других вопросов грудной хирургии, как видим, было тесно связано с именем Александра Николаевича Бакулева. Написанная им совместно с А.Н. Герасимовой монография “Пневмонэктомия и лобэктомия” (1949) в течение многих лет была незаменимым практическим руководством для врачей, пробовавших свои силы в радикальных операциях на легких. Большой вклад Александра Николаевича в разработку и практическое освоение способов хирургического лечения легких был отмечен в 1949 году присуждением ему Государственной премии.

За 20 лет совместной работы с Сергеем Ивановичем Спасокукоцким, а точнее сказать — настоящего подвижничества в науке, Бакулев не только в совершенстве овладел его передовыми методами. Ему были очень близки многие черты его духовного облика. И одна из самых ярких черт, связывавших учителя и ученика, — это подлинное новаторство, умение, как говорится, на лету подхватить новую идею и тут же попытаться приспособить ее к практическим нуждам. Именно таким ученым-хирургом и был Александр Николаевич Бакулев. Он был органически нетерпим ко всякой рутине. От простого к сложному, вперед и выше по каменистому пути научного поиска — таково было его кредо как человека и ученого. Так, хирургия легких стала для него этапом на пути к хирургии сердца.

Один из самых древних символов медицины — сердце на раскрытой ладони. Однако свой конкретный смысл он обрел после того, как рука хирурга впервые прикоснулась к обнаженному человеческому сердцу. Сердце как символ жизни, и рука — рука хирурга, ограждающая его от смерти. Впрочем, потребовалось несколько столетий, прежде чем человек, пришел к пониманию этого. Долгое время сердце считалось “нехирургическим” органом. Всякая рана сердца признавалась смертельной. И попытка хирургического вмешательства не только не приветствовалась, но в открытую осуждалась.

И все же первые операции на сердце были сделаны именно в связи с его ранениями. Особое место в истории сердечной хирургии занимают при этом русские и советские хирурги. Еще в 1897 году русский доктор А. Подрез впервые в мире не только сделал успешную попытку зашить рану сердца, но и извлек из него пулю. В 1902 году П.А. Герцен, внук великого писателя-революционера, оперировал двух больных с ранениями сердца. Годом позже Н.И. Шаховскому удалось удачно зашить рану сердца. Таковы только некоторые самые ранние случаи. Операции по зашиванию ран сердца были первой страницей в истории сердечной хирургии.

Затем на повестку дня встало хирургическое лечение различных болезней сердца. С одной из них — слипчивым перикардитом — Бакулеву пришлось столкнуться еще в 1932 году. Именно тогда С.И. Спасокукоцкий поручил ему сделать эту операцию. Слипчивый перикардит — это перерождение сердечной сумки. Отложение солей кальция делает ее плотной, как панцирь. Она сдавливает сердце, не дает ему свободно сокращаться. Появляются застои крови, тяжелая одышка. Александр Николаевич вспоминал впоследствии, что прямо-таки оробел, получив от Спасокукоцкого указание оперировать этого, больного. Одно дело, когда перед хирургом человек, раненный в сердце. Тут раздумывать долго нечего. Всякий риск полностью оправдан, ибо только он может принести человеку выздоровление. Этот же больной сам пришел в клинику. Сейчас он еще двигается, говорит. А что будет с ним после операции? Ведь оперировать Бакулеву предстояло сердце. И хотя к тому времени он был уже достаточно опытным хирургом, одно это таинственное слово повергало его в тяжелые сомнения. Александр Николаевич знал, что русские хирурги начали оперировать при слипчивых перикардитах еще в 1913 году. Но в начале тридцатых годов таких операций делали совсем немного.

...С самого начала операции Бакулев понял, насколько проще и легче ее делать при ранениях сердца. Ведь там хирург хорошо видит рану. Сумеет он быстро наложить швы и остановить кровотечение — успех ему обеспечен. Здесь же ему приходилось работать с поистине снайперской точностью, миллиметр за миллиметром освобождая сердце от загрубевшей на нем оболочки. Одно неосторожное движение — и можно срезать сердечную мышцу или, что еще опаснее, поранить какой-нибудь крупный сосуд. Зато в конце операции ему открылась еще одна, на этот раз приятная ее особенность: еще не кончил оперировать, а уже видишь, как буквально на глазах происходит у больного прилив жизненных сил. Розовеет лицо, устанавливается хороший пульс, Это принесло сильно уставшему Бакулеву по-настоящему счастливые мгновения. Еще бы, замечал он позже по этому поводу, ведь больной чувствовал себя так, словно его сердце только что освободили из тюрьмы.

Операции по поводу различных заболеваний сердца, главным образом пороков, вошли широко в практику и приобрели горячих последователей уже в послевоенные годы. А одна дата — 24 ноября 1948 года — навсегда останется памятной вехой в истории отечественной медицины. В этот день А.Н. Бакулев впервые в нашей стране произвел операцию — перевязку баталова протока у 15-летней девочки. Баталов проток, соединяющий легочную артерию с дугой аорты, нужен человеку лишь в период внутриутробного развития. Затем он у большинства детей зарастает. Но иногда, в очень редких случаях, этого не происходит, что ведет к смешиванию венозной и артериальной крови. Дети с таким пороком часто не доживают и до четырех лет.

Длина протока, то есть сосуда, — 10—12 миллиметров, диаметр — 5—8 миллиметров. Можно себе представить, на каком крошечном пространстве приходится манипулировать хирургу. Сначала Бакулев со своими помощниками выделил проток из окружающих тканей и подвел под него крепкую шелковую нить — лигатуру. Когда стали потягивать за нее, чтобы завязать, проток прорвался. Обильно хлынула кровь. Вдобавок ко всему порвалась при прошивании легочная артерия. Кровотечение еще более усилилось. И справиться с ним оказалось делом невероятно трудным. В общем, когда проток был перевязан и зашит, девочка была без пульса. Двадцать минут работал аппарат искусственного дыхания. Было сделано переливание крови. Только после этого удалось восстановить кровообращение и дыхание. Девочка полностью выздоровела. И после окончания школы поступила в медицинский институт.

Как уже говорилось, к операциям на сердце Бакулев приступил, уже имея значительный опыт в грудной хирургии. Однако здесь к тем трудностям, которые были при операциях на легких, добавились новые. Прежде всего, оперировать приходится на органе, находящемся в беспрестанной работе. Выключить его из кровообращения — хотя бы на малый срок — нельзя. И все-таки мысль хирургов упрямо работала именно в этом направлении: создать возможность временного выключения и даже полной остановки сердца во время операции.

Идея создания искусственного сердца и ее практическое осуществление принадлежит советскому ученому С.С. Брюхоненко, сконструировавшему подобный аппарат в 1928 году. Впоследствии было изобретено много моделей аппаратов искусственного кровообращения. Один из них был создан и впервые удачно применен в нашей стране в Институте хирургии имени А.В. Вишневского. В пятидесятых годах в клинике А.Н. Бакулева для замедления работы сердца и всего кровообращения стали применять гипотермию, то есть искусственное понижение температуры тела. Ее базой явились работы по анабиозу, первооткрывателем которого был наш земляк, выдающийся русский физик и биолог П.И. Бахметьев. Применение гипотермии позволяет “выключить” сердце и все кровообращение на 10—20 минут и оперировать на так называемом сухом сердце, то есть без особой опасности кровотечения. С помощью гипотермии стали делаться такие операции, которые без нее были бы невозможны или весьма рискованны.

Операции на сердце и кровеносных сосудах в клинике А.Н. Бакулева все время шли по линии усложнения. От врожденных пороков перешли к приобретенным, велись настойчивые поиски методов их диагностики. Александр Николаевич организует широкую разработку проблем сердечно-сосудистой хирургии, привлекая к этой, как он говорил, содружественной работе хирургов, терапевтов, рентгенологов, физиологов и других специалистов. Венцом этих усилий явилась организация им института сердечно-сосудистой хирургии АМН СССР, который ныне носит его имя.

Добавим, что неоспоримый приоритет в ее развитии принадлежит Александру Николаевичу Бакулеву, которому в 1957 году была присуждена Ленинская премия за разработку и внедрение в практику методов хирургического лечения пороков сердца. Вдохновенный труд Александра Николаевича был отмечен многими почетными званиями и наградами: президент академии медицинских наук, академик, Герой Социалистического Труда. Впрочем, как замечает профессор Н.М. Амосов: “Хирургия всех равняет—простого врача и академика: покажи, что можешь сделать. А степени — это дело второе”.

А.Н. Бакулев всю жизнь был “действующим” хирургом, блестяще владевшим техникой самых сложных операций. Но он был и выдающимся ученым, сказавшим свое свежее оригинальное слово по многим разделам общей хирургии. Его фундаментальные труды по сей день не утратили своей актуальности.

“Бакулев — это целая школа хирургов, которые н сегодня продолжают бороться за жизнь человека самыми современными, самыми эффективными методами”…

Использованные материалы:

- Непроторенными дорогами: Сборник очерков о крупнейших ученых-врачах, работавших в Саратове. – Саратов: Приволжское книжное издательство, 1981.