Норов А.С.

В 1868 году вышел в свет роман Л.Н. Толстого “Война и мир”. Вся читающая публика приняла его восторженно. Но вот в том же году сначала в журнале “Военный сборник”, а затем отдельным изданием появилась рецензия. Ее автор — А.С. Норов, участник Отечественной войны 1812 года, — вступал в полемику с писателем, заявляя, что не все в романе отражено исторически точно. В своей рецензии, написанной в форме воспоминаний, автор уделил много внимания описанию Бородинского сражения, в котором он, будучи шестнадцатилетним юношей, принимал участие.

“В этих воспоминаниях, — писал издатель “Русского архива” П. Бартенев, — важно не столько возражение графу Толстому, сколько личные показания сочинителя, бывшего очевидцем и деятелем величайших событий”.

Бородинское сражение разгоралось. В 11 часов 30 минут дня началась восьмая по счету атака на “Багратионовы флеши”. Против них Наполеон стянул корпуса Даву, Нея, Жюно, Мюрата. Защитники флешей вступили в отчаянный рукопашный бой, отбиваясь штыками, прикладами, тесаками, банниками. Накал атаки нарастал с каждой минутой. Стоявшие в резерве артиллеристы второй легкой роты гвардейской артиллерии заняли позицию на левом фланге русской армии у деревни Семеновское, рядом с первой артиллерийской ротой штабс-капитана Вельяминова. Неприятель, заметив подошедшую батарею, открыл по ней сильный огонь.

В результате восьмой атаки “Багратионовы флеши” были взяты французами. Генерал Багратион смертельно ранен. Маршалы Даву и Ней направили свои дивизии в центр русской позиции. Основной удар кирасир пришелся на третью пехотную дивизию и прикрывавшую ее пешую артиллерию гвардейской артиллерийской бригады в составе двух батарейных и двух легких рот. Первая атака неприятеля была отбита лейб-гвардии Измайловским и Литовским полками. Атака повторилась, и снова французов постигла неудача. Получив подкрепление, кирасиры Нансути начали третью по счету атаку, которая, как и две первые, была отражена с таким же мужеством и отвагой. Русские гвардейцы выдержали напор “железных людей” (как называл их сам Наполеон), а Литовский полк даже перешел в контратаку. Не менее мужественно оборонялись и артиллеристы. Командир первой легкой роты капитан Вельяминов был контужен в самом начале атаки, и его сменил штабс-капитан Ладыгин. Раненого командира второй роты капитана Гогеля заменил Столыпин (двоюродный дед М. Ю. Лермонтова).

Из расчетов одиннадцатого и двенадцатого орудий второй роты осталось четыре человека: три артиллериста и их командир поручик Норов. Вот как описывает он в своих воспоминаниях дальнейшие события:

Этот артиллерийский поединок для молодого офицера оказался последним.

Позднее в своем донесении царю Кутузов так напишет о подвиге гвардейцев второй легкой роты:

Придя в сознание, Норов увидел склонившегося над ним Столыпина. Раненого поручика Норова уложили в телегу и отвезли на перевязочный пункт. “Медленно продвигались мы, — вспоминал Норов, — наконец достигли желаемого места возле какого-то сарая, перед которым вся лужайка была занята сидевшими и лежавшими ранеными”. Вскоре к Норову подошел штаб-доктор Измайловского полка Каменецкий. Осмотрев рану, отложил операцию до утра. Но утром русская армия двинулась к Москве, и операцию решили сделать в московском госпитале, однако не успели: в город вошли неприятельские войска. Не всех раненых успели вывезти, в числе оставшихся в Москве оказался и Норов.

На следующий день в госпитале появились французы. “В мою комнату, — вспоминал Норов, — вошел со свитою некто почтенных уже лет в генеральском мундире, остриженный спереди, как стриглись прежде наши кучера, прямо под гребенку, но со спущенными до плеч волосами. Это был барон Ларрей, знаменитый генерал штаб-доктор Наполеона...” Узнав, что раненому русскому поручику вовсе не делали перевязку со времени большого сражения, Ларрей сбросил с себя мундир и засучил рукава. Ампутировав до колена ногу, Ларрей ушел, поручив одному из своих докторов ухаживать за раненым.

Вскоре в госпиталь стали прибывать раненые французы. Прекрасно владея французским языком. Норов быстро почти со всеми познакомился. Часто между офицерами разгорались споры. Спорили в основном на военные темы.

...Москва горела. Пожары начались в тот же день, когда наполеоновская армия вошла в город. Пробыв в Москве 34 дня, Наполеон покинул ее, оставив в городе небольшой гарнизон под командованием маршала Мортье, которому было поручено взорвать Кремль, другие памятники истории и архитектуры. На следующий день после ухода французской армии стали раздаваться взрывы. Лежа на больничной койке, Норов молча плакал. “Это была боль, — вспоминал он, — сильнее, чем от раны”. Весь следующий день было тихо: к раненым никто не заходил. А на другой день, рано утром, в палату вошли казаки. Забыв о своем деревянном протезе, который поставили ему французские врачи, Норов ринулся с кровати, чтобы обнять урядника, упал, снова поднялся, не обращая внимания на сильную боль в ноге, обнял подошедшего к нему урядника и троекратно расцеловал. Радости не было предела!..

...Родился Авраам Сергеевич Норов 1 октября 1795 года в селе Ключи (ныне село Ключи Ртищевского района) Саратовской губернии. Начальное образование получил дома, под наблюдением своего отца — Сергея Александровича, отставного военного, человека умного и образованного, получившего известность на службе в коллегии иностранных дел. Затем Авраам был определен в Благородный пансион при Московском университете, но полного курса в нем не окончил. Решив идти по стопам отца и тоже стать военным, он в 1810 году поступил в гвардейскую артиллерию, в составе которой участвовал в Отечественной войне 1812 года.

Раненный на Бородинском поле, Норов уехал на лечение и отдых в Ключи, где прожил почти безвыездно два года. Дома он усиленно занимался самообразованием: историей, литературой, к прекрасному знанию французского и немецкого языков прибавились латинский и древнегреческий, английский и итальянский.

В 1815 году Норов снова возвращается на военную службу. В следующем году он вступил в масонскую ложу “Соединенных друзей”, куда входили также П. Чаадаев, А. Грибоедов, будущий декабрист гвардии офицер П. Пестель и будущий шеф Третьего отделения генерал-майор А. Бенкендорф. В феврале 1819 года Норов был принят в другую масонскую ложу под названием “Три Добродетели”, где познакомился со многими будущими декабристами. Норов стремился к активной общественной деятельности, которую он ошибочно связывал с масонством. Позднее он и сам в этом убедился.

В это же время Норов пробует свои силы, и довольно успешно, на литературном поприще. Еще в 1816 году он в “Духе журналов” публикует переводы из Вергилия и Горация. В 1818 году Норов был принят в Вольное общество любителей словесности, наук и художеств, а в 1821 году стал почетным членом Общества любителей российской словесности. Его страстная любовь к литературе, открытый и доброжелательный характер снискали ему расположение не только среди петербургских литераторов, но и среди московских. Его друзьями стали Д. Глебов, М. Макаров, Д. Веневитинов и другие. На одном из заседаний Вольного общества любителей словесности, наук и художеств Норов познакомился с А.С. Пушкиным. В Вольное общество был принят (в 1819 году) и брат Авраама Норова — Александр.

В 1821 году Норов уехал путешествовать по Западной Европе. Он побывал в Германии, Франции, Италии; посетил Сицилию, где совершил восхождение на вершину вулкана Этны.

По приезде в Россию Норов все свои записи, которые он вел во время путешествия, издал отдельной книгой, которая вышла в 1828 году в Петербурге. Впечатления от путешествия отразились и в его стихотворении “Послание к Панаеву”:

Певец любезный, бросим взоры Мы древней Аттики в страны — Все те же высятся там горы, Холмы плодом испещрены, Шумят густых платанов своды, В снегах Олимп, в цветах Тайгет — Над ними пролетели годы, Но изменения в них нет.

В 1823 году в чине полковника Норов подал в отставку. Вскоре ему удалось устроиться в министерство внутренних дел чиновником особых поручений. Работы было немного, и все свое свободное время Норов отдает литературе. Он выступает в печати преимущественно с переводами (П. Ролли, Ф. Петрарки, Ариосто). В 1823—1824 годах Норов перевел два произведения А. Шенье (“Младая узница” и “Красавица”). В 1827 году в альманахе “Северная лира” Авраам поместил два, не совсем, правда, удачных, перевода из Данте (“Франческа Римини” и “Жизнь древних флорентийцев”). А.С. Пушкин, познакомившись с переводами Норова, написал на них отрицательную рецензию, в которой иронично заметил: “Господину Абраму (так его звал Пушкин) Норову не должно бы переводить Данта”. Это отнюдь не мешало дружеским отношениям, установившимся между ними. Пушкин дорожил мнением Норова о своих стихах. 14 июня 1833 года Пушкин и Норов присутствовали на торжественном обеде, который петербургские литераторы устроили в честь поэта И.И. Дмитриева, и здесь же приняли участие в сборе подписей на строительство памятника Н.М. Карамзину в Симбирске. Работая над “Историей Пугачева”, Пушкин пользовался богатой библиотекой Норова и неоднократно справлялся о необходимых ему книгах. Библиотека у Норова пользовалась репутацией одной из самых лучших в России. В ней хранились очень редкие книги: полные собрания сочинений Джордано Бруно и Кампанеллы, древние рукописи, церковные книги, иностранные издания.

После 14 декабря 1825 года был арестован брат Авраама Норова — Василий Норов, активный член Южного общества декабристов. Все попытки Авраама смягчить участь брата ни к чему не привели. Даже свидание было запрещено. Спустя много лет старожилы села Ключи на вопрос любознательных приезжих рассказать о Норовых спрашивали: “Это о каких Норовых: у тех, что один брат пошел в декабристы, а другой в министры?”

Находясь на службе в министерстве внутренних дел, Норов зарекомендовал себя как способный работник. В 1827 году ему поручено сопровождать в качестве секретаря адмирала Сенявина в Англию. Свободно владея английским языком, Норов быстро справлялся со служебными обязанностями и оставшееся от работы время проводил за чтением книг по философии, религии и истории, иностранных газет и журналов. По окончании экспедиции Норов снова вернулся в министерство внутренних дел. Он принимает деятельное участие в различных комиссиях, рассматривавших вопросы государственного управления. Норов написал доклад о составе и занятиях министерства внутренних дел с 1802 по 1820 год. Доклад был представлен министру Закревскому, который выразил благодарность автору.

Однообразная работа в министерстве тяготила Норова. И в 1834 году он снова отправился путешествовать. На этот раз путь лежал в Египет и Нубию. В море корабль попал в шторм.

Знакомство с Африкой для путешественников началось в одном из крупнейших городов континента — Александрии. Вот как Норов описал его в своей книге:

В Египте Норов интересовался не только историческим прошлым страны, но и настоящим. Он составил подробное описание экономики Египта, его флота, армии. Побывал “любознательный русский господин”, как называли Норова проводники—местные жители, и у правителя Египта Мегмета-Али, совершавшего введение новых реформ, ломку старых, отживших отношений. Осматривая знаменитые египетские пирамиды, Норов высказал мысль о строительстве этих громадин не коренными египтянами, а чужестранцами, под руководством египетских инженеров и надсмотрщиков. Не менее интересным является предположение Норова о том, что “пирамиды, хотя и заключали в себе прах их первых основателей, но вместе с тем они служили как бы храмом для некоторых религиозных таинств...”.

В Фивах Норов, проходя между развалин древнего города, восторгался:

Благодаря книгам Норова широкие круги общественности России, вся читающая публика, впервые так близко познакомились со странами Средиземноморья и Африки. Возвратившись домой, Норов узнал, что скончалась его сестра Елизавета. А вскоре его постигла новая тяжелая утрата — погиб Пушкин...

Это стихотворение Норов намеревался напечатать в 1837 году в “Литературных прибавлениях” к “Русскому инвалиду”, но цензура не пропустила его в печать. Стихи Норова на гибель Пушкина были опубликованы уже после смерти Норова, в 1871 году в журнале “Русский архив”. Смерть Пушкина потрясла Норова. Он почти совсем отходит от литературной деятельности, занявшись изучением религии и древней истории.

В 1839 году Норов оставил министерство внутренних дел и занял место правителя дел комиссии по “принятию прошений на высочайшее имя”. Одновременно он исполнял и обязанности статс-секретаря комиссии. Десять лет пробыл Норов в этой должности, а в 1849 году был назначен помощником попечителя Императорского человеколюбивого общества. В этом же году его избрали в сенат, а в следующем назначили товарищем министра народного просвещения.

Министерство народного просвещения, главой которого в то время был Ширинский-Шихматов, находилось в довольно тяжелом положении. Вмешательство царя — с одной стороны и произвол цензуры — с другой зажимали народное просвещение в тиски чиновничьей волокиты и канцелярщины. Когда в апреле 1854 года Норова избрали министром народного просвещения, Никитенко сделал такую запись в своем дневнике: “Удержится ли Норов на этом месте?.. У него благородное сердце и намерения у него благие, но едва ли достанет у него сил”. Через четыре года эти опасения оправдались: сил у Норова не хватило. Но на первых порах сомнения Никитенко казались напрасными: Норов энергично взялся за дело. “Надо отдать справедливость Аврааму Сергеевичу, он вообще действует благородно и смело”, — писал Никитенко.

По ходатайству Норова были увеличены пенсии преподавателям. “Доклад о пенсиях готов, — записал в своем дневнике 27 октября 1854 года Никитенко, — министр желал сделать кое-какие перестановки, чтобы сообщить всему более мягкий характер...”. Удалось Норову увеличить и число студентов. После его доклада о необходимости расширить набор студентов в Московский и Петербургский университеты царь разрешил принимать в оба университета на 50 человек больше.

Давно думал Норов о смягчении цензуры. Особенно убедил его в этом эпизод, происшедший летом 1854 года. В “Саратовских губернских ведомостях” было напечатано несколько народных песен, которые являлись всего-навсего материалом для изучения фольклора. Однако Негласный комитет, управляемый Корфом, определил их как “не совсем нравственного содержания” и донес об этом царю. Николай I тут же наложил на доносе Корфа резолюцию следующего содержания: “...Губернатору сделать выговор, цензировавшего газету директора гимназий выдержать месяц на гауптвахте и спросить министра, благонадежен ли он продолжать дальше службу?” Узнав об этом, Норов написал царю, доказывая, что в песнях нет ничего предосудительного и цензировавший газету директор гимназии невиновен. Видимо, это возымело свое действие, судя по дневниковой записи Никитенко: “Слава богу! Саратовский директор, цензировавший... народные песни, по ходатайству министра прощен”.

Помимо своей основной работы на посту министра Норов много внимания уделял и научной работе. Еще в ноябре 1840 года он был избран членом Российской Академии наук, а 1 ноября 1850 года — ординарным академиком, по отделению русского языка и словесности. Ко всему этому Норов являлся и председателем Археографической комиссии, которая под его руководством готовила к печати исторические сочинения, памятники древнерусской литературы, переводила на русский язык древние исторические источники (греческие, латинские, еврейские). И во всем этом Норов сам принимал активное участие.

В 1853—1854 годах вышли в свет несколькими изданиями “Путешествия по Святой земле”, которые Норов совершил в 1834—1835 годах. Труды Авраама Сергеевича пользовались популярностью среди читателей России и других стран.

Однако на посту министра дела у Норова стали идти все хуже и хуже. Будучи человеком мягким и уступчивым, он часто не решался доводить то или иное дело до конца. Так получилось и с цензурой. Встретив сопротивление со стороны Негласного комитета и некоторых министров, Норов отступил. Конечно, не только слабый характер Норова явился причиной его отставки. Вступивший на престол после смерти Николая I Александр II понимал необходимость либеральных реформ, в том числе и в области народного просвещения. Норов, с его консервативными взглядами, не отвечал новым замыслам Александра. Так, будучи большим знатоком и любителем древних языков, Норов расширил программу их преподавания, в ущерб более нужным и полезным европейским языкам. Норов сблизился, а потом и полностью попал под влияние вице-директора департамента народного просвещения А.Е. Кисловского — человека весьма далекого от просвещения, но очень хитрого и тщеславного. Дела министерства пошли еще хуже, и 16 марта 1858 года Норов подал в отставку. В марте 1858 года место министра народного просвещения России занял попечитель московского учебного округа Е.П. Ковалевский.

Оказавшись “не у дел”, Норов начинает готовиться к путешествию в Палестину, которое и совершил в 1861 году. Вернувшись в Россию, он уединяется в своем кабинете, занимаясь научной работой. В 1864 году Норов издает книгу “Путешествие игумена Даниила по Святой земле в начале XII века (1113—1116)”, переводит с латинского, греческого и еврейского языков. Последний он выучил, будучи уже министром народного просвещения.

Оставшись совершенно один (жена умерла в 1860 году, дети еще раньше), Норов целиком уходит в религию. Один раз в неделю, а иногда и чаще приезжает он в Сергиевскую пустынь, чтобы почтить память своей жены Варвары Егоровны.

В 1868 году здоровье “бородинского ветерана” стало ослабевать, а с начала 1869 года резко ухудшилось. 23 января 1869 года Норов скончался.

Журналы и газеты запестрели некрологами.

Так писал В.П. Вяземский в стихотворении “Памяти Авраама Сергеевича Норова”.

Использованные материалы:

- Левин С. Очевидец и деятель величайших событий. - Годы и люди. Вып.5. - Саратов: Приволжское книжное издательство, 1990.